По высочайшему велению - Александр Михайлович Пензенский

причин такого, мало сказать, необычного поведения на первый взгляд почтенного господина, Александр Павлович уперся ногами в решетчатый пол и попытался вырвать руки из захватов. Но те будто бы очутились в токарных тисках. Ежедневные занятия с гирями оказались бессильны перед напором этого с виду некрепкого убийцы – а в том, что перед ним именно убийца, сомнений у Свиридова не было. Тогда, переменив тактику, Александр Павлович бросил тянуть противника на себя, а напротив, подался всем телом навстречу, пытаясь достать до скованной воротниками шеи. Но лишь нарвался на страшнейший удар коленом в область, при попадании в которую у любого мужчины случается временный физический и моральный паралич. Охнув, Свиридов на мгновение утратил способность не только сопротивляться, но и мыслить. Этой малой толики времени хватило душегубу на то, чтобы развернуть ослепленного болью Александра Павловича спиной к открытой двери. Руки убийцы разжались, Свиридов сложился пополам, однако убийца выпрямил его ударом ноги в подбородок. Нелепо взмахнув руками в попытке за что-то ухватиться, но поймав лишь пустое пространство, Александр Павлович выпал из вагона. «Серый» рванулся к двери и успел увидеть, как тело помощника главы столичного сыска и осведомителя главы сыска политического ударилось о железную ферму моста и, приобретя после этого гуттаперчевость, свойственную скорее тряпичным куклам, нежели живым взрослым мужчинам, сползло вниз, чудом не угодив под железные колеса.

Убийца подобрал котелок и бросился обратно в вагон, пробежал его насквозь и выскочил в тамбур. То же он проделал еще трижды, пока не оказался на задней площадке последнего вагона. Спустившись по лесенке и примерившись, осторожно спрыгнул на насыпь и, неловко ковыляя по шпалам, побежал к лежащему почти на середине моста телу. Александр Павлович был все еще жив, но без сознания. Господин в котелке начал суматошно набивать карманы Свиридова щебнем. Закончив, подхватил лежавшего под мышки, подтянул к мостовому ограждению и вытолкнул бесчувственное тело наружу. Несколько минут молча смотрел на расходящиеся по воде круги, убедился, что ни вблизи, ни ниже по течению никто не всплыл, развернулся и зашагал обратно в город, на ходу вытирая взмокшую красную шею белым накрахмаленным платком.

* * *

В маленькой, сажени две в ширину и столько же в длину, комнатушке на привинченной к каменному полу железной кровати, отвернувшись к серой штукатуреной стене, лежал человек. Фонарь под потолком, затянутый железной сеткой, не горел, и на полу узким прямоугольником разлился лунный свет, перечеркнутый прямыми линиями оконных решеток.

В коридоре раздались гулкие шаги, откинулось дверное окошко, разбавив белый свет теплым желтым, но тут же захлопнулось. Затрещал фонарь, медленно накаляясь. Лязгнул отодвигаемый засов, заскрежетали петли, и дверь распахнулась. Лежавший медленно, с неохотой повернулся на шум. Стало видно, что наряд его совершенно не подходит интерьеру – вместо арестантской робы на узнике был черный фрак с белой сорочкой. Правда, на белой груди присутствовали какие-то темные пятна, но тем не менее диссонанса это нисколько не уменьшало. Он прикрылся рукой от света, пытаясь разглядеть вошедших. Один был его недавний знакомый, крепостной надзиратель Бутко, первый, кто встретил его на новом месте. А вторым оказался знакомый старый – из-под козырька английского кепи в тон темно-синего плаща на Богрова выжидающе смотрели рыбьи глаза полковника Спиридовича.

Александр Иванович медленно стянул перчатки, с трудом стащил с безымянного пальца бриллиантовый перстень и не глядя сунул в лапу стоящего рядом тюремщика. Тот перекинул из руки в руку кольцо с ключами, проворно спрятал подношение в карман штанов и заискивающе запричитал:

– Десять минуточек, ваше благородие, не больше, не погубите. Ну четверть часа, иначе уж совсем погибель будет.

И, кланяясь, словно трактирный половой, спиной попятился-попятился, выскочил в коридор и захлопнул дверь. Снова скрипнул засов, но шагов не последовало – тюремщик остался стеречь под дверью.

Богров сел на койке, опустив между коленями руки и поймав взглядом перекрестие теней на полу. Александр Иванович остался стоять. Тусклый свет мутного, засиженного мухами фонаря смешался с лунным, окрасил лица и руки мужчин в желтушные оттенки.

– Почему вы нас не выдали? – В маленькой комнатке голос полковника прозвучал глухо.

– Какое вам дело? – не поднимая головы, ответил арестант.

– Из-за Саши? Неужели из-за нее?

– Пусть лучше она запомнит меня сумасшедшим революционером, чем оболваненным идиотом.

– Но вас же повесят!

– Ну повесят. Не съем лишнюю тысячу котлет, – все-таки поднял глаза Богров и с вызовом заговорил: – До чего же мне все это противно! Вы как пауки в банке, лишь бы сожрать друг друга. Да и те, другие, «товарищи», – такие же тарантулы с волосатыми лапами. Ну выдал бы я вас, что бы это изменило? На каторгу бы меня сослали? Так там бы придушили в бараке политические. Вы-то все равно выкрутились бы, разве нет?

Спиридович промолчал. Потом достал из внутреннего кармана карандаш и небольшой блокнот.

– Вот, – протянул он Богрову. – Напишите ей, я передам.

Богров недоверчиво посмотрел на протянутую руку, затем быстро схватил всю эту походную канцелярию и бросился к столу. Осторожно, боясь сломать грифель, заводил карандашом по страницам, время от времени останавливался, подыскивая нужные слова, и снова скрипел графитом по бумаге. Когда опять загремел ключами Бутко, книжка и карандаш уже покоились в кармане синего плаща.

– Прощайте, Дмитрий Григорьевич.

Богров ничего не ответил. Но когда за Спиридовичем уже захлопнулась дверь, он услышал тихое «спасибо». Или подумал, что услышал.

Выйдя за ворота Лукьяновской тюрьмы, Александр Иванович остановился под фонарем, вытащил блокнот и начал внимательно читать. Мелким почерком было исписано почти семь страниц. Он хмурился, шевелил губами, прерывался, уводя взгляд от неровных строчек куда-то в темноту. Наконец, дочитав, прошел к стоявшему на другой стороне Тюремной улицы закрытому автомобилю, сел за руль, так и не спрятав записной книжки. Не запуская мотор, задумался о чем-то, потом решительно кивнул своим мыслям и, вырвав исписанные страницы, чиркнул спичкой.

* * *

5 сентября 1911 года в 9 часов 53 минуты пополудни в Киеве, в частной хирургической клинике доктора Маковского в доме 33 по Малой Владимирской улице, скончался Петр Аркадьевич Столыпин.

12 сентября, спустя семь дней, в 3 часа ночи на Лысой горе в Киеве был повешен Дмитрий Григорьевич Богров. От подачи прошения о помиловании на высочайшее имя он отказался.

Кода

КИЕВ. 3 ч. дня. Из весьма осведомленных источников, заслуживающих безусловного доверия, сообщают, что премьером будет назначен Коковцев. Вероятнейшим кандидатом на пост министра внутренних дел называют государственного секретаря Макарова.

Газета «Новое время», сентябрь 1911 года

* * *

Серый мелкий