Король Красного острова - Валерий Поволяев

Вскоре с палубы ушел и Винблад – выкурил свою трубку, неспешно выколотил ее за борт и отправился спать.

Сделалось тихо, совсем тихо. Под днищем «Святого Петра» плескалась вода, волны были мелкие, твердые, играли на листах железа, которыми было обшито днище, выбивали веселую дробь, иногда в воздух, беззвучно протыкая поверхность воды, взлетали небольшие светящиеся рыбки и, пронесшись по пространству метра три, вновь ныряли в воду.

Алеша аккуратно, стараясь не издать ни шороха, ни скрипа, выбрался из-под лодки наружу и, оглядевшись, побежал к Беневскому. То, что он узнал, надо было немедленно сообщить шефу. Иначе утром может быть поздно.

Беневский не спал, лежал вверх лицом, заложив руки за голову. Над кроватью горел тусклый фонарь-рыбник, пламя было неровное, трескучее, словно бы огню не хватало пищи.

– Альоша, – произнес Беневский тихим озабоченным голосом, – куда-то ты исчез…

– Да в шлюпке пробовал спать, – Устюжанинов махнул рукой, – не получилось. Тут вот какое дело, Морис Августович… Нехорошее дело… – Он рассказал Беневскому все, что услышал, лежа с собаками под лодкой.

Беневский выслушал «адъютанта» со спокойным, почти каменным выражением на лице.

– Ложись пока спать, Альоша, – ровным голосом проговорил он. – Как у вас говорят: утро вечера мудренее? Так? Очень хорошая поговорилка.

– Не поговорилка, Морис Августович, а поговорка, – поправил шефа Устюжанинов.

Беневский в ответ улыбнулся, потрепал Алешу за волосы.

– Спи, давай, – сказал. И таким спокойствием, такой убежденностью в правоте своего дела повеяло от голоса Беневского, что Устюжанинов мигом подчинился приказу, закрыл глаза и уснул.

Проснулся он от шума. Открыл глаза – в каюте было много народа, все галдели, взмахивали кулаками, вскрикивали, молчал, кажется, только один Беневский. Он с отрешенным видом разместился за столом и, кажется, совсем не обращал внимания на шум.

Посреди каюты на двух табуретках сидели Паранчин и Измайлов со связанными руками. По лицу Паранчина текли мелкие слезы. Он дергал головой, ронял слезы на пол, пытался справиться с собой, но это у него не получалось.

Вокруг шумели люди с гневными лицами: Панов, Чурин, Степанов, Батурин, еще кто-то, кого Устюжанинов не сразу и разглядел. У стола, около Беневского стояли Винблад и Хрущев.

– Ну что, вина ваша налицо – вы нас предали, господа, – жестким тоном произнес Хрущев. – А всякое предательство требует наказания. Таковы законы у всех народов Российской империи. Какие будут предложения?

– Предложение может быть только одно – смерть, – четко, тщательно выговаривая каждое слово, молвил Панов.

– Есть еще одно предложение, – голос седого, с морщинистым лицом Степанова был более миролюбив.

– Какое? – Панов вскинулся: не любил, когда кто-нибудь не соглашался с ним.

– Высадить изменников на одном из необитаемых островов Курильской гряды, а самим плыть дальше.

Панов сжал зубы, но в следующий миг лицо его неожиданно помягчело, в уголках рта возникли насмешливые скобочки.

– А что! – воскликнул он. – Такое развитие сюжета тоже может быть. Давайте проголосуем: кто какой вариант изберет?

Победил вариант Степанова.

Курильские острова всегда считались богатыми. Рыба, которая обитала тут – жирная, так называемая белая, на Камчатке не водилась. В Большерецке жили рыбаки – несколько человек, которые бывали на Курилах, привозили не только копченую белорыбицу, но и разные диковинки, в том числе и перламутровые раковины величиной с колодезную бадью. Красоты раковины были неописуемой.

В этом раю моллюсков, белорыбицы и неземных раковин и надлежало оставить изменников.

Ближе к вечеру, перед заходом солнца, когда еще не было темно, «Святой Петр» сделал остановку около острова Симушир.

Островок этот был неприветливый, моряки старались около него не задерживаться, проскакивать мимо, на галиоте находились двое матросов, побывавших на Симушире, на вопрос Хрущева, что это за земля, проговорили в один голос:

– Нежилая земля, человеку здесь делать нечего.

– А рыба тут ловится?

– Рыба на Курилах ловится везде.

– Выходит, изменники на Симушире не пропадут?

– Как знать, господин офицер, – уклончиво ответили матросы, Хрущев вгляделся в их глаза и все понял. Ответом бывалых людей он остался доволен.

– Кто родом – кулак, тому уже не разогнуться, – загадочно и туманно проговорил он, затем махнул рукой: не думал, что в их рядах могут оказаться предатели, но надо ведь – оказались… Хрущев поморщился – неприятно было. А с другой стороны, может, это не измена, а нечто другое? Может, люди дрогнули в последний момент и просто не захотели покидать землю, на которой родились?

В России это – традиция, сплошь да рядом человек, родившийся здесь, старается здесь и умереть и если судьба заносит его в чужие края, он делает все, чтобы вернуться домой, в места, где первый раз в жизни увидел солнце и услышал пение птиц – плачет он, худеет, становится нелюдимым и умирает, если этого не происходит.

Так и Измайлов с Паранчиннм, и матросы, примкнувшие к ним – два человека… Может, они сделав шаг и поддержав Беневского, побоялись сделать второй и, желая вернуться в Большерецк, домой, совершили предательство? Злого умысла не имели, а предательство совершили, такое могло быть?

Перед тем, как высадить изменников на Симушире, Хрущев решил поговорить с ними. Измайлов – худой, с черными, заросшими щетиной щеками, отвернулся в сторону и разговаривать с бывшим ссыльным не пожелал. Паранчин опустил взгляд и, вздохнув, отрицательно покачал головой. Хрущев понял, что говорить с ними бесполезно.

А вот матросы повалились перед ним на колени – и Петр Софронов, и Филипп Зябликов, второй несостоявшийся штурманский ученик. На глазах Софронова появились слезы, губы плясали.

– Простите нас, ваше благородие, – с трудом, вместе с горькой слезной мокретью выкашлял он из себя, – помутнение нашло…

– Простите нас, – в унисон ему прогудел Зябликов, поклонился Хрущеву, как иконе, стукнулся лбом в деревянный настил, проложенный по дну трюма – изменников содержали там, в трюме.

Если человек молит о прощении, клянется Всевышним, его надо прощать. Хрущев поморщился и пошел к Беневскому. Никто не знает, о чем они говорили, только Беневский велел собрать на палубе всех людей, находившихся на галиоте. Когда народ собрался и замер в тревожном молчании, Беневский вышел в центр палубы и сообщил, что произошло – рассказал о заговоре, о том, кто покаялся, а кто нет и следом вынес окончательный вердикт: Измайлова и Паранчина высадить без оружия и еды на Симушире, Зябликова и Софронова «драть кошками» – веревками, которые привязывают к кошкам, – высечь, но на «Святом Петре» оставить. Потому как они раскаялись…

– Прошу утвердить этот приговор, – сказал Беневский и в знак уважения поклонился собравшимся. Улыбнулся скупо. – Можно даже проголосовать. Как в английском парламенте.