Мой труп - Лада Лузина

- Еще одна хорошая мысль. - Инна оказалась кладезем хороших мыслей. - Может. Наступит. Если не покончу с собой, - привычно прибавила я.

- Да, он говорил мне об этом…

- Кто?

- Андрей. Он сказал, что ваши друзья зря не придают значения твоим разговорам про самоубийство… Хочешь переночевать у меня?

Я удивилась.

Мы были мало знакомы. Она жила в другом мире. Дети, муж, работа, страна, иллюзии - все определенно. Это я вишу, как воздушный шарик, вырвавшийся из чьих-то рук и зацепившийся за провода.

- Нет. Мне надо домой. Но спасибо.

- Хочешь, я позвоню тебе вечером? - Инна точно боялась меня отпускать.

«Драма, - уверенно подумала я, - советская производственная драма».

Только в советских пьесах посторонние люди были такими хорошими и участливыми.

Но мне было сложно поверить в реальность советских пьес.

* * *

«…ваши друзья зря не придают значения твоим разговорам про самоубийство».

Спасибо, Андрей! Даже если ты просто хотел произвести на Инну впечатленье заботливого, думающего. О ком тебе было говорить с ней, как не обо мне - единственной общей знакомой?

И все же я была благодарна ему за эти слова - за то, что именно эти слова были последними и навсегда останутся в памяти. Я сохраню их, я заключу их в рамку и повешу на стену, я буду смотреть на них долгими вечерами…

…если не покончу с собой.

Я рассматривала свое отражение в темном окне вагона метро. Залапанное стекло убежденно свидетельствовало: мне давно не семнадцать, ночью надо спать, а днем есть, а ложась спать, смывать грим косметическим тоником, а не горькими слезами.

Но я не выглядела на свои годы, как будто мой синдром Питера Пэна поразил не только душу, но и тело. Бледная кожа, короткие волосы. Стрижка молодила меня. Вечная стрижка. Вечные джинсы. Вечно стройное, безгрудое тело девочки-мальчика. Я так и не стала женщиной.

Еще в театральном нам говорили: возрастной переход на роли другого плана - одна из самых болезненных актерских проблем, и не всем инженю и субреткам из французских комедий удается переквалифицироваться в Главные Героини. Многие Офелии и Нины Заречные оказываются неспособными сыграть Аркадину и леди Макбет. Они так и остаются вечными театральными девочками, сначала стареющими девочками, позже - девочками, вышедшими в тираж. И переход из одного среза истории в другой, видимо, тоже дается не всем…

Вы правы, Игнатий Валерьевич, жизнь не отличается от театра!

Я внимала размеренному стуку колес. Я ехала домой с чистой совестью и ощущением выполненной работы. У меня был свидетель - надежный свидетель моей непричастности ко всему, что случилось в квартире после того, как за мной захлопнулась дверь. У меня осталось достаточно времени, чтобы убрать и набрать «02». У меня имелись развернутые ответы на все «кто», «почему» и «зачем», которые я не задавала одиннадцать лет… У меня не было иллюзий. Но нынешний день вознамерился отобрать их у меня окончательно. А значит, они у меня все-таки были.

Вы правы, Игнатий Валерьевич! Мое объяснение «от бессмысленности собственной жизни» умещалось в трех словах. Мне казалось, я все поняла и все сказала. Но вы никогда не удовлетворялись короткими ответами.

«А почему героиня считает свою жизнь бессмысленной?» - Хороший вопрос!

Чего я только не наговорила Инне… Но это помогло породить ключевую фразу «Я разучилась верить». В себя. В лучшее. В любовь. В патриотизм. В то, что на свете существует хоть одна вещь, которая не лопнет завтра, как мыльный пузырь. Хоть что-то, за что стоит бороться. Во мне не осталось ни капли жизнелюбия: ни жажды жизни, ни воли к жизни, ни элементарного инстинкта самосохранения, когда помирать не хочется уже потому, что смерть кажется неестественным занятием, ей противится твоя природа.

И одной-единственной причиной, по которой я все же не хотела умирать, была моя природная, кровная, родная вредность: «Не дождетесь!»

Но оказалось, мне не нужно кончать с собой…

«Не знаю, - послала я улыбку И. В., - чью смерть я сегодня расследовала? Андрея? Или свою?»

Я так и не узнала, кто из наших убил его, но…

Я давно умерла!

Странно, что Андрею пришлось умереть, чтобы я поняла, насколько я мертва. Все, что составляет меня, - мертво. Все, что я любила, было мертвым - мертвая профессия, мертвая дружба, мертвая страна, мертвый дедушка на Байковом кладбище, мертвые единомышленники на книжных полках - Ануй, Блок, Цветаева. «Каменная безнадежность всех моих проказ». «Нельзя же всю жизнь только забавляться, мсье Орас!» Иначе однажды захочется тупо накопить деньги на похороны и разбить свою голову, как вазу об пол. С размаху и вдребезги. И таким образом решить все свои проблемы.

Я давно умерла - потому мечтаю о смерти. Такой простой и понятный ответ. Не так ли, Игнатий Валерьевич?

Как часто, возвращаясь ночью домой, я мечтала встретить человека, который без лишних эмоций, равнодушно и молча, воткнет мне нож в грудь. И пойдет своей дорогой, не задаваясь мыслью, кто я такая, как меня зовут, чего я хотела, о чем мечтала, для чего жила. И иногда мне казалось, что, рано или поздно, моя мечта осуществится.

Она осуществилась.

«Привет, Андрей!…» - любила петь Оля при встрече с Фирстовым.

Привет, Андрей! Я мертва, как и ты. Я умерла - уже давно. Быть может, в 1980 году, когда умер мой дедушка, единственный мужчина, который любил меня. Или в 1991, когда распался Союз, и я сказала себе: «Хватит. Больше вы меня не обманете!» Или в 1998, когда я сказала: «Хватит, меня тошнит от вашей любви». Или в 1997, когда, решив, что театр умер, я ушла искать себе новую, беспроблемную, сытую жизнь. Или в 1999, когда я вдруг осознала, что моя жизнь не имеет смысла.

Кого винить? Время? Эпоху? Беспредельные 90-е или И. В., научившего принимать любой беспредел? Вечную искательницу приключений и легких денег мою подругу Арину или Владимира Ленина, так некстати оказавшегося полным говном. Жана Ануя? Бесстрашного Овода? Несчастную любовь? Неудачный брак? Виктюка? Себя?

Можно ли исправить ошибку длиной в одиннадцать лет? Ошибку длиной в целую жизнь? Или проще вырвать страницу? И умереть от бессмысленности собственной жизни, подкрепленной глубоким, развернутым ответом…

Как странно, что только смерть Андрея заставила меня вновь ощутить на зубах этот забытый вкус - вкус смысла.

Сегодняшний день был на диво осмысленным. У него должен быть достойный финал. Вчера я приняла четыре таблетки. Сегодня…

* * *

Я вышла на улицу.

Мир был так щедро раззолочен июльским солнцем, что казался нереальным. Люди ели мороженое. Бабулька в грязноватой бейсболке торговала пирожками-тошнотиками. По большому счету, весь окружающий мир всегда казался мне плохо нарисованным театральным задником, на фоне которого я играю свою роль. По большому счету, я никогда не считала этот мир - настоящим.