Запад и Русь. Истоки противостояния - Георгий Катюк

Но вот вам момент, сближающий обе истории. Жанна (Иоанна) I Наваррская, жена Филиппа IV, скончалась, по одной версии, при родах, в чем некоторые историки усматривают происки короля, по другой — независимо от них, в результате ворожбы.

Здесь явно видна аналогия с загадочной смертью Агнессы Меранской, которая также умерла либо при родах, либо в результате ворожбы: по некоторым сведениям, ненавидевшая ее Ингеборга была ворожеей.

Не так уж много, но полного тождества здесь быть и не должно. Необходимо понять, что создание дубликатов исторических персонажей и событий имело целью прежде всего заполнить зияющие пробелы в растянутой истории. Поэтому все остальное, в том числе и то, сколько реальных личностей и деталей их биографий и характеров было привлечено для создания того или иного исторического персонажа, значения не имело. Он мог быть копией не одного, а нескольких человек, что отдаляло его от оригинала.

Например, по одним сведениям, Жанна I Наваррская тайно встречалась с любовниками в Нельской башне, по другим — этого не было и быть не могло, поскольку башня та была приобретена королем уже после смерти Жанны, а слухи о ночных оргиях в ней связаны с другими персонажами, по поводу которых также нет единого мнения.

И последний штрих к портрету. Именно при Филиппе Августе и Филиппе Красивом (соответственно в 1182 и в 1306 гг.) были предприняты во Франции наиболее масштабные акции по преследованию евреев. Не слишком ли много совпадений для того, чтобы можно было говорить о двух разных лицах?

После всего сказанного уже не удивляешься трансформации, происшедшей со словом «роман». Будучи поначалу символом римских хроник, оно в конце концов стало обозначением чисто художественного произведения. Вряд ли это произошло случайно. Видимо, черты такого рода литературы были присущи «хроникам» изначально. К несчастью (а может, и к счастью: экое поле деятельности для пытливого ума!), традиционная история является не более чем романом, хотя и романом по мотивам реальных событий.

Впрочем, для нас во всем этом важно другое. Исчезают последние сомнения в том, что авиньонское пленение случилось на сто лет ранее официально отведенной ему даты — практически одновременно с захватом Константинополя крестоносцами.

И все бы ничего, но возникает очередная загадка. Как быть с тамплиерами, закат которых пришелся как раз на время пребывания на посту первого авиньонского папы? Что, и это событие надо «омолодить» лет на сто? Но ведь широко известно о бурной деятельности ордена и после падения Константинополя. Невозможно отрицать, что подлинный расцвет финансового квазигосударства храмовников пришелся уже на период существования Латинской империи и реанимированной с 1261 года Византии. Хорошо известно также о военных подвигах тамплиеров в это время. Неужели и героическую оборону Акры в 1291 году надо отодвинуть в прошлое, совместив по времени с падением Константинополя?

Или всех этих высот орден достиг уже после своей гибели?

Как ни парадоксально это звучит, но скорей всего так оно и было. То есть орден, конечно, погиб, но погиб не в обычном смысле этого слова. Он, скорее, трансформировался в соответствии с обстановкой того смутного времени. Я имею в виду возникновение христианства в его особенно напористой католической интерпретации.

Короче говоря, слухи о его смерти были сильно преувеличены.

Все, что мы узнали об этих событиях из истории, — происки Ногаре, арест и пытки рядовых членов ордена, казнь де Моле и де Шарне на Еврейском острове, — произошло с орденом на самом деле. Но произошло не в конце официальной истории ордена, а в самом ее начале, практически одновременно с переходом Константинополя под контроль латинян. Орден после этих событий возродился к жизни в новом качестве, став организацией католической и… французской. Излишне говорить, что до этого он таковым не являлся, будучи феноменом имперским и провизантийским.

То есть орден претерпел ту же трансформацию, что и папство в тот же период. Уничтожены были только самые активные противники христианизации во главе с великим магистром. Все остальные, нацепив на плащи восьмиконечные красные кресты, бросились с еще большим рвением обслуживать новую религию и олицетворявшую ее французскую монархию. Тогда-то при французской поддержке и взросла как на дрожжах финансовая мощь ордена, благодаря которой он стал знаменитым. Именно с этим отрезком времени надо связывать все те подвиги, которые рыцари совершили именно во славу Христа, а не Храма. Падение империи и распад единой церкви ознаменовали рождение ордена в качестве католической организации. Вовсе не случайно в этой связи труд одного из от-цов-основателей ордена Бернара Клервосского о тамплиерах был назван «Похвала новому рыцарству». Понятно, почему «новому». Ведь старое погибло вместе с де Моле и его сподвижниками на кострах и в застенках инквизиции.

Орден умер, да здравствует орден!

Сей переломный момент в жизнедеятельности ордена в силу своей значимости не мог не отразиться в традиционной истории. И такое отражение действительно есть! Им, очевидно, явился небезызвестный собор в Труа, формально подчинивший храмовников папству. Во всяком случае ничего, более подходящего на роль маркера перерождения, не видно. Даже сама фигура умолчания, которая сопровождает все попытки как-то описать деятельность ордена до утверждения на соборе, работает на эту версию.

Символично и слово «похвала» в названии труда св. Бернара. Почему «похвала»? Потому, что рыцарство исправилось, очистилось от «ереси» и возродилось в новом качестве после падения. Конечно, как будет показано ниже, были и другие причины для «похвалы», но, думаю, наиболее весомой из них на тот час была именно эта.

Единственное, что может вызвать здесь возражения, так это расхождение в датах между собором и захватом Константинополя, наметившим крен папства и ордена в сторону католичества. Согласно укоренившимся представлениям собор был созван в 1128 году, т. е. задолго до падения столицы Византии. Не мог же он узаконить перерождение авансом?

Думаю, в определение даты собора вкралась ошибка. Не вяжется утверждение ордена с реалиями того времени. Нет для этого видимых причин. Да и последствия собора трудно объяснить, исходя из тех же реалий. Я имею в виду пожертвования и преференции, которые как из рога изобилия посыпались на храмовников.

В целом собор выглядит так, будто его занесло в 1128 год каким-то случайным ветром.

Первое крупное пожертвование храмовники получили за год до своего утверждения в Труа. Графом Тибо Шам-паньским им было пожаловано имение «Командирское» в Барбон-Файель, в 50 км от того же Труа. Имение это просуществовало практически до наших дней, до XX века.