Смертельный лабиринт - Андрей Станиславович Добров

девушка.

– А ваше имя?

Девушка испуганно взглянула на него и сделала шаг, как будто захотела уйти, но потом сдержалась, расслабилась и ответила:

– Луиза Дмитриевна. Де Вейль.

– Ваш папа француз?

– Мой дед. Он бежал от Бонапарта, вступил в армию и погиб под Аустерлицем. Фамилия от него.

– А! А ваши родители?

Лицо Луизы потемнело, руки вцепились в подол платья. Федя понял, что задал неправильный вопрос. Нельзя было вот так ломиться с самого начала. Поначалу, когда Прохор Кириллыч предложил втереться в доверие старухи-баронессы через ее внучку, Федя внутренне отверг эту идею – она показалась ему слишком низкой. Но потом, уже устроившись у Марфы Ипполитовны и поговорив с ней про обитателей старого дома, рассудил, что особо выбирать ему не приходится. Да и кто он такой, чтобы выбирать? Далекие и неведомые братья прислали ему способ помочь в общем деле и отомстить за сломанную судьбу отца… не только отца, но и его самого. Он должен выполнить задание… Нет, не так! Он сам хотел выполнить задание, потому что оно давало хоть какой-то смысл в его жизни! Ну и что, рассуждал Федя, что здесь такого? Ведь не убивать он пришел, не лишать ценного имущества – просто узнает, где старуха держит документы, забрать их и передать Прохору. И ждать дальнейших распоряжений. Первые письма, полученные от «Детей декабря», Федя показал отцу, но тот отнесся к посланиям скептически, сказав, мол, не стоит играть в заговоры там, где предают даже друзья. Нет, он не отобрал письма, не потребовал сжечь. Он равнодушно вернул их Федору с такой усталой усмешкой, что мальчик назавтра сам потихоньку бросил их в огонь.

Но с того времени многое переменилось.

– Простите меня, – сказал Федор быстро, – простите, если я затронул те темы, которые…

– Они тоже умерли, – глухо ответила девушка.

– Не хотите ли взглянуть? – Юноша быстро открепил лист бумаги и вручил его Луизе. – Это пока только набросок, позже я начну работать красками. Вам… нравится?

– Да, – ответила девушка, – красиво. Слишком красиво.

– Слишком красиво? – удивился Федя. – Почему слишком?

Луиза оторвалась от рисунка и огляделась.

– Сейчас слишком красиво, – ответила она. – Если бы я умела рисовать, я бы выбрала закат… Кровавый закат.

– Но тогда рисунок получится мрачным, – возразил Федя.

Она кивнула.

– Хорошо, – сказал юноша, – я приду сегодня на закате и посмотрю сам. И завтра, если вы вернетесь сюда утром, мы обсудим.

Девушка снова кивнула, посмотрела на него искоса и пошла вверх по склону к дому.

Обитель

Они сидели друг напротив друга, но смотрели в разные стороны.

– Луиза, – начал доктор.

– Нет! – оборвала девушка.

Снова повисло неловкое молчание.

Наконец Луиза посмотрела прямо на Федора Никитича.

– Не надо придумывать! – зло сказала она. – Я отдавалась не вам, а другому. Понятно?

Доктор кивнул. Похоже, они оба представляли себе кого-то другого. И Галер с ужасом вспоминал, что в момент наибольшего напряжения он представил лицо своей сестры! Никогда прежде Галер не испытывал к сестре никаких чувств, кроме братской любви и заботы!

Он почувствовал приступ неожиданной тошноты и отвращения к самому себе. Как! Может быть, тут сыграло свою роковую роль сходство имен. И тайное желание иметь рядом не эту безумную девку, а любимое существо – сестру Лизу? Или это просто отговорка, а на самом деле Галер снова столкнулся с чудовищем, сидящим в глубине его сердца?

Доктор встал и подошел к выходу в зал Льва.

– Послушайте, Луиза, – сказал он наконец, – это было неправильно…

– Да идите вы к черту! – расхохоталась она. – Вы тут при чем? Неправильно! Откуда вы знаете? Почему все всегда мной командуют? То бабка, то теперь вы! Надоело! Я сама знаю, что и когда позволять себе! Себе! Захочу – позволю! Захочу – нет! Слышите?

– Я слышу, – ответил Галер.

– Очень хорошо!

Она встала и прошла мимо него в зал, прямо к статуе льва.

– Осторожнее! – невольно воскликнул Галер.

Луиза только криво ухмыльнулась. Положила руку на морду льва.

– Ну что, дружок, – сказала она, обращаясь к статуе, – пропустишь меня?

Галер встал у нее за спиной и осматривал скульптуру Геракла, протянувшего руку.

Останкино

На обратном пути от Марфы Федя совершенно выбился из сил, но все-таки не успел – когда он, задыхаясь, подбежал к стенам Обители, артель каторжников уже входила внутрь здания. От отчаяния парень даже расплакался, опершись спиной о ствол дерева, с которого недавно вел наблюдение. Потом, не вытирая слез, медленно побрел не разбирая дороги. Он шел сквозь дикий заросший лес, перебираясь через поваленные ели, путаясь в кустах дикой малины. Наконец силы совсем оставили его, и юноша сел на заросший мхом пень. Вокруг стояла тишина – во влажном стылом воздухе не было слышно криков и пения птиц. Лишь стволы деревьев иногда поскрипывали от бродивших в них соков. Федя огляделся, пытаясь понять, где он находится, но горькая совесть тут же укорила его – о чем он беспокоится, если Лиза там, в Обители, а по ее следу пустили свору каторжников? Как ей помочь? Как спасти? Уже и задание найти документы, и письмо от «Детей декабря» казались ему пустой глупой игрой, недостойной никакого внимания, ведь главным стала эта удивительная девушка. Его первая настоящая любовь.

Федя встал и пошел вперед, надеясь, что лес скоро кончится. Ему надо выбраться отсюда и вернуться к Обители. Надо еще раз осмотреться и хорошенько подумать – не может быть, чтобы не нашлось хоть какого-то способа помочь любимой девушке!

Внезапно лес кончился, и юноша вышел на берег неширокой реки. Речка была неглубока, но быстра. Прямо на берегу, на сером бревне сидел старик с длинной седой бородой и удил рыбу. Он обернулся на Федора и приложил палец к губам – мол, тихо, рыбу не распугай. Рядом стоял котелок с несколькими пойманными рыбешками.

Федя кивнул старику и остался стоять, ожидая, что любопытство само сподвигнет рыбака на разговор. Так и случилось. Поймав очередную рыбешку, старик аккуратно снял ее с крючка и бросил в котелок. А потом похлопал узловатой коричневой рукой по бревну рядом с собой.

– Садись, сынок. Ты кто таков-то?

Юноша сел.

– Федор Александров, – представился он. – Из Москвы.

Дед кивнул.

– Рыбачить пришел? Али так, гуляешь?

– Гуляю. Это что за река?

– Это? Тишина-река.

– Не слыхал.

Старик пожал плечами.

– Слышь, на Москве-то, говорят, реки в трубы забирают, чтобы ходить не мешали. Правда ли?

Федор замялся.

– Я сам-то из Петербурга, – ответил он, – в Москве ненадолго.

– Из Петербурга! – со значением протянул старик. – Столица!

– А точнее, из Читы.

Старик весело взглянул на юношу.

– Что-то