В день пятый - Эндрю Джеймс Хартли

Маленький человечек тотчас же начал извиваться и корчиться, словно выброшенная на берег рыба. Секунд десять он вырывался и бился, затем немая ярость перешла в отчаяние, мольбу, и тело обмякло, признавая поражение.

Отняв руку, Томас отодвинулся назад, позволяя японцу подняться на четвереньки, повернуть голову набок и исторгнуть изо рта песок.

Сам же Найт лишь учащенно дышал от напряжения.

— Почему ты меня преследуешь? — спросил он, поднимаясь на ноги.

Его противник закашлял и пробормотал что-то по-японски.

— Что?

— Эйго га ханасимасен, — сказал японец.

— Черта с два ты не говоришь по-английски, — огрызнулся Томас, чувствуя, как в нем снова вскипает ярость.

Он угрожающе шагнул к своему противнику, и тот отпрянул назад, все еще не в силах стоять на ногах.

Сплюнув еще раз, японец вроде бы успокоился и сказал на безупречном английском, практически без акцента:

— Я знал твоего брата. Меня зовут Сато.

— Продолжай.

— У нас был уговор. Твой брат не выполнил условия.

— Какой еще уговор?

— Он достал кое-что для меня, но затем отказался отдать это мне.

Томас с сомнением посмотрел на него. Японец перевернулся и тяжело уселся на землю.

— Что именно достал Эд? — спросил Найт.

— Информацию.

— О чем? Давай-ка поторопись с ответами, а то я начинаю терять терпение.

Сато слабо усмехнулся. Из его разбитой нижней губы сочилась кровь.

— Мистер Найт, вы когда-нибудь слышали о геркуланумском кресте? — спросил он.

— Да. Я его видел.

Усмешка японца стала еще шире, он покачал головой и поправил:

— Нет. Вы видели след на стене дома, где он когда-то висел. Я же говорю про сам крест.

— Никакого креста нет, — возразил Томас.

— Не было, но все изменилось три месяца назад, — продолжал Сато.

Его дыхание стало ровным. Больше того, казалось, что он начинает получать удовольствие от происходящего.

— Один адвокат из Эрколано, живущий примерно в полумиле от места раскопок, рыл у себя в саду бассейн. Он наткнулся на участок древней дороги и часть человеческого скелета. Никому ничего не сказав о находке, адвокат продолжил работу и расчистил останки целиком. К грудной клетке было прижато серебряное распятие, в точности соответствующее силуэту на стене «двухсотлетнего дома».

Пораженный Томас уставился на него.

— Чепуха. Этот крест отправился бы прямиком в музей. Его фотография появилась бы во всех путеводителях, на страничках Интернета…

— Да, если бы человек, нашедший его, не умер бы вскоре после того, как поделился этой тайной с одним молодым американским священником, изучавшим раннехристианские символы.

Томас застыл, молча уставившись на Сато. Улыбка азиата растянулась еще шире. В ней сквозило горькое веселье.

— Вы правильно догадались, Томас, — снова заговорил японец. — Ваш брат забрал крест с так называемыми научными целями. Он хотел его изучить, основательно исследовать, написать об изображении маленькой рыбки посреди креста. Однако, после того как крест попал к нему в руки, Эду пришла в голову другая мысль.

— Продать его? — сказал Томас.

Он попытался выразить сарказм, недоверие, однако слова прозвучали глухо, лишь на волосок от отчаяния.

— Вы хоть представляете себе, сколько может стоить этот крест? — спросил Сато. — Самый древний из сохранившихся до нашего времени. Только подумайте об этом. Прикиньте, сколько готовы заплатить коллекционеры лишь за то, чтобы взглянуть на него. Ну а если речь идет о том, чтобы обладать им? Ваш брат мог назвать любую сумму. Десятки миллионов? Больше? Кто-нибудь выложил бы такие деньги. Я оказался тем человеком, который должен был обеспечить, чтобы все прошло согласно плану.

— Я не верю ни единому твоему слову, — заявил Томас.

— Однако уверенности в вашем голосе совсем не чувствуется.

— Мой брат ни за что бы не пошел на такое, — продолжал Томас, предлагая японцу опровергнуть заявление, основанное не столько на нынешних убеждениях, сколько на воспоминаниях о прошлом.

— Как вы можете об этом судить?! — выпалил японец. — Вы совсем не понимали своего брата. Я знал его не хуже вас. Даже лучше.

Впоследствии Томас, размышляя об этом, пришел к выводу, что его заманили в ловушку. Но в тот момент смятение и отчаяние объединились в ярость, заставившую Найта стиснуть кулаки и сделать два шага к сидящему на земле маленькому человечку.

Сато безукоризненно рассчитал свои действия. Как только Томас приблизился к нему, он перекатился влево, приподнялся на руке и вскочил на ноги. Энергия прыжка позволила ему совершить резкий разворот, к моменту окончания которого его правая нога поднялась высоко в воздух и ударила Томаса прямо в подбородок.

Найт застыл на месте, словно наткнувшись на препятствие. Его голова отлетела назад так резко, что он испугался, как бы у него не сломалась шея. Томас потерял сознание еще до того, как упал на землю.

Томас очнулся, чувствуя на лице жаркие лучи солнца. Челюсть ныла так, словно ему удалили зуб. Вокруг толпились туристы и таращились на него, словно наткнулись на последнего участника битвы, разгоревшейся в амфитеатре Пестума. Сато и след простыл.

Отмахнувшись от предложенной помощи, Томас побрел к выходу, пристыженный и сбитый с толку, уверенный только в том, что сейчас он понимал то, чем занимался его брат, еще меньше, чем час назад.

Найт не мог в это поверить. Об этом не могло быть и речи. Сато — лжец, который следил за ним, проникнул к нему в номер, а затем, прижатый к стене, выдал первое, что пришло ему на ум. Даже драка была обманом, ведущим к тому последнему удару — или как там назывался этот выпад ногой. Все выглядело каким-то ненастоящим.

Но в глубине души Томас также сознавал, что элементы мозаики, вставшие не на свои места, были не теми, что нужно. Ложь про геркуланумский крест не была сочинена спонтанно. Она казалась слишком правдоподобной, чересчур уж хорошо подстраивалась под факты. Самым неестественным, если быть откровенным с самим собой, было то, как он заставил японца заговорить. Окончание драки продемонстрировало, что Сато мастерски владел боевыми искусствами. То, что Томасу своими неуклюжими ударами удалось вынудить японца запеть соловьем, теперь выглядело по меньшей мере подозрительно.

Вдруг эта байка про геркуланумский крест является сознательной дезинформацией, частью кампании клеветы, в духе обвинений в связях с терроризмом, призванных отвадить Томаса от дальнейших расспросов о судьбе брата? Если так, то из этого ничего не получится. Дело было не в любви к брату. На первое место вышли привычное упорство и стремление узнать правду, что в прошлом уже не раз всплывало в самые неподходящие моменты, особенно тогда, когда Томасу казалось, что ему вешают лапшу на уши.