Жестокие слова - Луиз Пенни

— Я в порядке, спасибо. — Он недоуменно посмотрел на нее и взял предложенный ею стакан с выпивкой. — А как Кароль?

За его спиной Доминик делала отчаянные жесты своей свекрови, которая рассмеялась и уже хотела сказать что-то, но, увидев мимику невестки, сказала иное:

— Я в порядке. Тебе понравились лошади?

— «Понравились» — слишком сильное слово. Так же, как и «лошади», думаю.

— Нам понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть друг к другу, — сказала Доминик.

Она тоже взяла у Кароль стакан и сделала глоток виски. Потом они вышли через застекленную дверь в сад. Две женщины говорили между собой скорее как приятельницы, чем как свекровь и невестка. Марк смотрел на цветы, вызревшие плоды на деревьях, свежевыкрашенный забор и холмистые поля. Скоро лошади — или кто уж они там — будут здесь пастись.

Он снова испытал это чувство пустоты, пропасть стала шире, что-то разорвалось у него внутри.

Отъезд из Монреаля был тяжелым испытанием для Доминик, а его матери нелегко дался отъезд из Квебек-Сити. У них там остались друзья. Но хотя Марк изображал грусть, ходил на прощальные вечеринки, заявлял, что будет тосковать без друзей, на самом деле никакой грусти он не чувствовал.

Чтобы тосковать по друзьям, они должны быть частью твоей жизни, а они не были. Он помнил стихотворение Киплинга — его отец любил эти стихи. Особенно врезалась в память одна строчка: «Пусть все, в свой час, считаются с тобой».[44]

Но они не считались. За сорок пять лет никто особо не считался с ним.

У него было множество коллег, знакомых, приятелей. С эмоциональной точки зрения он был коммунистом. Всех считал равными и никого не выделял.

«Тогда, мой сын, ты будешь Человек». Это была последняя строка стихотворения.

Но Марк Жильбер, слушая тихий разговор и глядя на сочные бескрайние поля, начинал спрашивать себя: достаточно ли этого? И вообще, справедливо ли?

* * *

Полицейские собрались за столом заседаний, и Бовуар снял колпачок со своего красного маркера. Агент Морен начал воспринимать этот тихий хлопок как выстрел стартера. За то короткое время, что он провел в отделе по расследованию убийств, у него появилась любовь к запаху маркера и этому звуку.

Он сел на стул, как всегда немного нервничая, боясь сморозить какую-нибудь глупость. Агент Лакост помогла ему. Когда они собирали бумаги к этому совещанию, она увидела его дрожащие руки и шепнула ему, что, может, на сей раз ему лучше только слушать.

Морен удивленно посмотрел на нее:

— А они не будут считать меня идиотом? Если мне нечего сказать.

— Поверь мне, молчанием на этой работе не заработаешь себе волчьего билета. Ни на какой работе. Расслабься. Говорить сегодня буду я, а завтра посмотрим. Хорошо?

Он посмотрел на нее, пытаясь понять, какими мотивами она руководствуется. Он знал, что у всех есть свои мотивы. У одних — доброта, у других — нет. А Морен достаточно прослужил в полиции Квебека, чтобы знать, что многие в этом достойном учреждении вовсе не руководствуются в своих действиях любовью к ближнему.

Там царила жесткая конкуренция, а уж тем более среди тех, кто хотел попасть в отдел по расследованию убийств, самое престижное подразделение. И получить возможность работать с самим старшим инспектором Гамашем.

Морен всего одним пальцем зацепился за эту работу и теперь висел, как на ниточке. Один неверный шаг — и его выставят за дверь, а через секунду о нем забудут. Он не допустит, чтобы это случилось. И он инстинктивно чувствовал, что сейчас для него поворотный момент. Искренна ли с ним агент Лакост?

— Итак, что у нас есть?

Бовуар стоял у листа бумаги, закрепленного на стене рядом с картой деревни.

— Мы знаем, что убили его не в бистро, — начала Лакост. — Но нам до сих пор неизвестно, где это произошло и кто он такой.

— И почему его тело переместили в бистро, — сказал Бовуар.

Он сообщил об их посещении семейства Пуарье — mére et fils.[45]После этого Лакост доложила, что́ ей и Морену удалось узнать про Оливье Брюле.

— Ему тридцать восемь лет. Единственный ребенок в семье. Родился и воспитывался в Монреале. Отец — административный работник на железной дороге, мать — домохозяйка, ныне покойная. Получил хорошее образование. Учился в школе «Нотр-Дам де Сион».

Брови Гамаша взметнулись. Это была одна из ведущих частных католических школ. Анни тоже училась там, правда, несколько лет спустя после Оливье; ее воспитывали строгие монахини. Его сын Даниель отказался учиться в этой школе и предпочел менее жесткую общеобразовательную школу.

Анни изучала логику, латынь, осваивала умение разруливать конфликты. Даниель научился сворачивать косячки. Оба выросли порядочными, достойными людьми.

— Оливье получил магистерскую степень по бизнес-администрированию в Монреальском университете, работал в банке «Лорентьенн», — продолжала агент Лакост, читая свои записи. — Он работал с элитными корпоративными клиентами. Судя по всему, очень успешно работал. Потом уволился.

— Почему? — спросил Бовуар.

— Точно не известно. Завтра у меня назначена встреча в банке, а еще разговор с отцом Оливье.

— Что насчет его личной жизни? — спросил Гамаш.

— Я говорила с Габри. Они стали жить вместе тринадцать лет назад. Габри, которому тридцать семь, на год моложе Оливье. Он работал тренером в фитнес-клубе Ассоциации молодых христиан.

— Габри? — переспросил Бовуар, представив себе этого крупного рыхлого человека.

— Такое случается даже с лучшими из нас, — заметил Гамаш.

— Когда Оливье оставил работу в банке, они продали квартиру в Старом Монреале и переехали сюда, купили бистро и поселились над ним. Только тогда это было не бистро. Это был магазин строительных товаров.

— Неужели? — спросил Бовуар.

Он не мог себе представить что-то другое на месте бистро. Он попытался вообразить лопаты для снега, аккумуляторы, лампочки, свисающие с открытых балок или установленные перед двумя каминами. У него ничего не получилось.

— Но послушайте, что я вам скажу. — Лакост подалась вперед. — Я нашла это в документах земельного кадастра. Десять лет назад Оливье купил не только бистро, но и дешевую гостиницу. И на этом не остановился. Он купил все. Гастроном, пекарню и книжную лавку Мирны.

— Все? — переспросил Бовуар. — Он владеет всей деревней?

— Почти. Я думаю, этого никто не знает. Я говорила с Сарой в ее пекарне. С месье Беливо в гастрономе. Они говорят, что арендовали помещение у какого-то человека в Монреале. Аренда долгосрочная, плата невысокая. Чеки они отправляли в одну компанию с цифровым названием.[46]