За пять минут до - Николай Бахрошин

– Он нашел книгу, – догадалась Ева. – Ребята, он все-таки нашел книгу Скворцова!

– Разумеется.

– Но как?

– Живу долго, – объяснил я.

– Очень долго? – мгновенно отреагировала красавица.

Я помедлил мгновение. Хотят правду? Будет им правда.

– Около миллиона лет, – честно ответил я. – Вроде бы больше, но насколько больше – не могу сказать, сам не знаю. Календарной системы тогда еще не водилось, по крайней мере, у людей. Вообще, вопрос времени в те времена никого не волновал, самого понятия времени в языке еще не было. День – ночь, зима – лето – обходились этими категориями.

– Маловато для жизни, – сказал Толик.

– Ну было еще понятие «в прошлом». Прошлая ночь, прошлая зима, прошлый голод – этого обычно хватало.

– Интересно. Хотел бы я пожить в безвременье, – хмыкнул Багор.

– Свои минусы тоже имелись. В процессе эволюции развивались не только мозги и мышцы, менялась и продолжительность жизни. Там, в твоем нынешнем возрасте, ты был бы уже больным и немощным. Середина четвертого десятка – глубокая старость для пещерной эпохи, мой юный продукт эволюции.

– Ох, нет в жизни совершенства…

– И не будет, – подтвердил я. – Не задано изначальными параметрами.

– Вы сказали, Альберт Петрович, у людей? Кто-то еще жил на Земле? – спросила Ева, снова выделив главное.

Скворцов не преувеличил, девушка действительно проницательна и умна.

– Жили. Точнее, встречались. Кого здесь только не было, в сущности. Проходной двор, а не планета.

– Расскажите, пожалуйста!

– Расскажу, – кивнул я. – Сидишь, бывало, дурак дураком, чешешь лохматое брюхо, раздуваешь угли в пещере, а они по небу туда-сюда, туда-сюда… С дикарями, знаете, загадочные «они» считались не больше, чем с дошколятами на семейных советах.

Как ожидал, все заулыбались.

Я внимательно смотрел на них. Толик помешивал чай ложечкой, Жора отламывал кусочки печенья и кидал в рот, Ева, сложив руки на коленях, сплетала и расплетала длинные пальцы. И все трое, в свою очередь, выжидающе поглядывали на меня.

Хорошие ребята. Искренние, ищущие, они мне нравились. Честно сказать, до последнего не хотелось втягивать их в игру, которая разворачивалась вокруг наследства Скворцова. Слишком опасно. Слишком серьезные силы вовлечены в это дело, раздавят походя и не оглянутся.

Несложно догадаться, что спрятанная рукопись – лишь предлог, чтобы столкнуть лбами противоборствующие стороны. Я, правда, не дочитал ее до конца за недостатком времени, но тайный замысел Николая Николаевича уже виден. Как он писал – школа иезуитов, да. Эти всегда любили хитросплетения – ни слова в простоте. Интересно, как Скворцову удалось настолько распиарить собственное творение, что за ним стали гоняться, как за волшебным манускриптом?

В общем, учитель все сделал правильно. Он сделал, что мог, кто сможет – пусть сделает лучше. Эта латинская поговорка Feci quod potui, faciant meliora potentes была высечена на моем надгробии в неком тысяча лохматом году. А что? Мне понравилось. Потом. Хотя с камешком-то поскупились наследнички, мрамор мог быть побольше и покрасивее. Зажабили! – оценил я полтысячелетия спустя…

Вот только с учениками нехорошо получается, продолжал думать я. Опасно втягивать и остановить уже не выйдет. Полезут сами, не понимая, с чем имеют дело, и шансов на выживание у них вообще не останется.

– А если серьезно, Альберт Петрович? – спросила Ева. – Расскажите…

Такая же настойчивость, как у ее тезки-прародительницы. Зануда она все-таки, та, которая пра-пра-пра. Была, разумеется. Знал бы, что именно ее гены лягут в фундамент народонаселения, грохнул бы каменюкой, честное слово!

– Расскажу, – повторил я. – Только давайте для начала поговорим о более насущном. Хотя бы о том, кто преследовал Николая Николаевича Скворцова. Фамилия, имя, отчество, социальное положение, цели, средства. Версии допускаются, предположения приветствуются.

Они начали переглядываться.

– Мы сами не очень-то знаем… – начал Багор. – Всего – точно не знаем, Николай Николаевич просил нас держаться подальше от этого. Так надо, мол… Да если бы мы знали, чем кончится…

– Мы тут провели свое небольшое расследование и выяснили, что за Николаем Николаевичем следили люди некоего Бабая, – четко, по-военному, доложил Толик. – Он же Антон Игоревич Бабайцев, генеральный директор охранного агентства «Нас рать!». Тип агрессивный, жестокий и непредсказуемый, замешан во всем мыслимом и немыслимом криминале, за исключением разве что скотоложества.

– А что так? – улыбнулся я. – Не любит?

– Не приветствует, – невозмутимо подтвердил Толик.

– На человека, бескорыстно интересующегося эзотерикой, Бабай похож меньше всего, – добавила Ева. – Он из тех, кто задаром задницу не почешет. Его определенно кто-то нанял.

Я опять вспомнил толстую рожу и маленькие злые глазки… Бабай, значит. Подходит ему. Кличка сидит, как влитая.

– Что ж, предположения обоснованные, выводы правильные. Остается узнать имя нанимателя… Жора, ты же спец по криминальному миру, есть варианты?

Багор задумчиво почесал бритую голову:

– Вроде бы есть одна мысль… Здесь недалеко, под Тверью, живет некий Кома. Он вроде как местный криминальный авторитет, смотрящий по области от воров. Он меня должен помнить, мы с ним вместе чалились в Коми, в ИТК 17–84. Уж он наверняка знает, кто стоит за Бабаем, Кома всегда все знает. Информация у воров поставлена…

– Да, любопытство губит не только кошек. Насколько я в курсе, информация у воров поставлена не только на вход, но и на выход, – несколько двусмысленно подтвердил я. – Тогда чего мы ждем? Поехали к Коме?

По-моему, они меня не совсем поняли. Ладно, не важно…

– Альберт Петрович?

– Да, Ева?

– А можно будет почитать книгу?

– Прямо сейчас? – удивился я.

– Нет, вообще.

Гены! Мне захотелось напомнить красавице свою недавнюю сентенцию про любопытство. Помешали – дверной звонок разразился заливистым треньканьем.

– Кого-то ждете, Альберт Петрович? – быстро спросила Ева. Жора и Толик заметно насторожились.

Я недоуменно пожал плечами. Махнул ребятам рукой:

– Спокойно, хлопцы, рано трубить тревогу… Нет, не нравится мне этот звонок – от электричества трудно добиться настоящего звука, – поделился я между делом. – Помнится, когда-то был у меня… скажем, в замке, медный гонг. Основательный такой, в рост человека. Звучал почти как набат, только еще пронзительней… Вот его бы сюда повесить – соседи бы по ночам как груши с кроватей сыпались.

С этими сладкими мыслями я пошел открывать.

За спиной смеялись.