Ричард Длинные Руки - курпринц - Гай Юлий Орловский

— В ведущей, — закончил он, — и направляющей роли Церкви?

— Что вы, — испугался я, — как можно?.. Просто лучшая молитва Господу — упорный труд, как он сам же и сказал. Потому ничего страшного, если этот каменщик будет хорошо выполнять свою работу, а молиться вслух или мысленно там, где ему удается. Но, конечно, это в виде исключения! Только для тех, кому некогда. Остальным в церковь ходить обязательно.

Он с горестным вздохом покачал головой.

— Люди ленивы, сэр Ричард. Если позволить не посещать церковь по каким-то уважительным причинам, тут же все отыщут для себя именно эти причины.

— И церковь опустеет? — ответил я с недоверием. — Вот уж не поверю! Мне кажется, вы возводите хулу на святую и непорочную церковь.

Он коротко усмехнулся.

— Моими словами да мне же? Сэр Ричард, вы очень непростой человек. И потому очень важно, чтобы не отклонялись с верной и прямой дороги, указанной свыше.

На площади мы расстались, он поехал направо в собор, а я, понятно, налево, надо осмотреть место, где бравые плотники с упоением и азартом сооружают высокий помост со ступеньками, а на помосте широкий стол с вделанными в него цепями по четырем углам, за них прикуют руки и ноги преступника.

Пока я оглядывался, не покидая седла, на телеге привезли большую жаровню на широкой треноге. Конструкция за века почти не изменилась, я когда-то на такой жарил шашлыки, но завтра здесь на раскаленных углях будут поджаривать мошонку. Ну и кишки, выдранные оттуда же через рану.

Под веселые возгласы немногих зевак на площади жаровню встащили и водрузили на помост рядом со столом, это чтоб и палачу удобно, не сходя с места, выдирать гениталии и сразу же перекладывать на раскаленные угли, и чтобы казнимый видел, как это все чадно горит и мерзко воняет под аплодисменты и довольные вопли общественности.

На другой день ближе к полудню у шатра прогремел и оборвался быстро перестук конских копыт, Зигфрид спросил, кто и зачем, а затем распахнул полог.

— Ваше высочество, гонец из города!

Гонец вбежал и заговорил без всяких поклонов и преклонений, как я и требую:

— Ваше высочество, глава городского суда просил передать, что принца признали виновным и присудили к смертной казни четвертованием.

Я сказал бодро:

— Как христианин и гуманист не могу не обрадоваться справедливому и беспристрастному судейству.

— Весь город ликует, — ответил он. — Видимо, еще те христиане!

— Когда, — поинтересовался я, — приведут приговор в исполнение?

— Ввиду военного времени, — ответил он, — все сроки сокращены. Казнь будет совершена сегодня через три часа. Сейчас к осужденному направлен священник, чтобы тот приготовил виновного к тому, что он вскоре предстанет перед Господом.

— Отлично, — одобрил я. — Можно даже двух священников. Или трех. Главное, чтобы казнили. И без всякой там замены штрафом.

— Через два часа, — доложил он почтительно, — его выведут из городской тюрьмы, посадят в особую телегу и повезут к месту казни. Если его высочество изволит присутствовать…

Я оскорбился:

— С чего бы я пропустил такое зрелище? Обязательно буду!.. Пусть мне оставят место в переднем ряду.

Он поклонился и отступил.

— Все передам, ваше высочество. Если казнь затянется, что вам принести: пироги с телятиной или с клубникой?

— С клубникой, — сказал я. — Но сперва с телятиной.

Через пару часов из лагеря потянулись в город одетые по случаю праздника лорды, Альбрехт заехал за мной, я сказал, что уже иду, а когда вышел, возле шатра уже крутится Бобик в ожидании, а черный, как ночь, арбогастр стоит молча и солидно, словно вырезанный из трапезундского мрамора.

В город на площадь мы прибыли вовремя, дождались, когда покажется телега, уже в нечистотах, которыми забросали принца, пока его везли по кривым улочкам.

На площади народ встретил радостным гулом. Уже появились торговцы пирогами и вином, в такие дни торговля идет всегда успешно: и аппетит у всех повышенный, и не скупятся на плату.

Стражи помогли скованному принцу выбраться из телеги, тяжелые цепи постоянно цеплялись то за одно, то за другое. Без помощи стражей он бы не взошел на эшафот, но они почти внесли его худое тело на самый помост.

Кроме палача, поигрывающего мышцами перед демократической общественностью, на помосте осужденного уже ждут судья и священник. Я видел, как судья переговорил со священником, тот кивнул кому-то в толпе, и через несколько минут ко мне протолкался один из монахов.

— Ваше высочество, — прошептал он, — крайне требуется ваше присутствие.

— Так я ж присутствую, — ответил я.

— Нет, — сказал он, — там, на помосте!

— Зачем?

— Вы представляете важного свидетеля, — пояснил он, — захватившего принца в плен. А еще представляете военную власть, что поддерживает правосудие с позволения Его Величества короля Ричмонда.

Я ответил с неохотой:

— Ну, если это так необходимо…

Пока я слезал с коня и шел к помосту, судья торжественно зачитал о прегрешениях принца, его преподлой измене и наконец сообщил в подробностях о наказании, которое его ждет, на что христиански гуманная и милосердная толпа ответила демократически ликующим ревом.

Я поднялся по ступенькам, принцу тем временем набросили на шею толстую петлю, это чтоб не удавила слишком быстро, двое дюжих помощников палача ухватили за разлохмаченный конец и с силой потянули вниз.

Тело принца задергалось, поднялось на ярд, еще на один, а там он некоторое время дергался в конвульсиях, затем затих, и тут же его опустили на помост, где торопливо привели в сознание.

Затем эту процедуру под восторженные вопли народа, который всегда прав и который глас Божий, повторили еще дважды, а когда привели принца в чувство в последний раз, его встащили на стол, где растянули руки и ноги в стороны, приковали так, чтобы мог двигать только пальцами.

Судья поклонился мне, я кивнул в ответ, но остался в сторонке, тогда он сам приблизился и сказал почтительно:

— Народ горячо одобряет казнь преступника, ваше высочество!

Я посмотрел в толпу, там по рядам снуют продавцы пирогов, народ жадно жует и не сводит глаз с осужденного.

— Вообще-то, — пробормотал я, — Христа распял как раз глас народа…

Он не понял, переспросил ошарашенно:

— Ваше высочество?

— Говорю, — объяснил я, — народу там много, а людей что-то не видно. Но это вообще-то для политика самое то.

С принца Клавеля сорвали одежду, он хрипел и что-то горячечно бормотал. Помощники палача деловито проверили, хорошо ли закреплены руки и ноги, по очереди кивнули своему главному, дескать, у них все готово, можно начинать.