Функция 1 - Виталий Сергеевич Останин

— В смысле?

— Я просто не помню такого случая у нас городе, а он бы обязательно был описан! Погодь, дай-ка позвоню коллеге! Он давно работает, может, слышал чего…

Пребывая в ступоре от полученных известий, я смотрел, как доктор-гном ищет контакт в своём смарте. Офигеть! Пуля в голове! Пуля, мать её, в голове, а я живой! Как?! Так же не бывает! Не бывает же?

«А регенерация бывает как у тебя? А сила такая? Собакомонстры? Баба Яга, которая бомжара какая-то в девичестве? Телекинез, наконец? Всё, что с тобой происходит, в нормальной жизни не случается! Так что прими уже и не паникуй! Зато понятно стало, что за проблемы у тебя с ментальными способностями — пуля давит на мозг. Ты лучше обрати внимание на то, что там док делать собрался!»

А тот, явно вдохновленный темой для диссертации, уже прижал трубку к уху и ждал ответа от абонента, которого только что набрал. Желал, видимо, проконсультироваться, да и просто рассказать чумовую байку. Шутка ли — пуля в затылке у живого и вполне себе бодрого пациента! Сейчас набегут коллеги гнома и начнут на сенсацию смотреть! Бли-и-ин! Линять надо! Не нужна мне такая известность! И так проблем выше крыши!

Врач сидел ко мне вполоборота, так что не составило труда быстро приблизиться к нему и взять толстую шею в борцовский захват. Он дёрнулся — всё-таки для представителя интеллигенции был изрядно силён, но куда его мышцам против сил мутанта. Одной рукой я аккуратно придушил его, не до смерти, конечно, а второй раскрошил смартфон, из которого уже слышалось чьё-то «алло».

Опустил потерявшего сознание доктора на пол, приложил ухо к его лицу. Дышит — слава богу! Не хватало ещё убить человека, который ничего плохого мне не сделал. Потом прошёлся по кабинету, стирая отпечатки пальцев — тут Палыч за меня не подсуетится! Напоследок перед уходом разворотил комп, на котором имелось свидетельство о необычном пациенте. После чего вышел в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь. Сходил, блин, к врачу!

Роман Фёдорович, когда в себя придёт, тут же кинется звонить Люсе и обвинять её во всех смертных грехах. Это плохо, но решаемо сменой симки, а у нас запас в десяток. Скалли, конечно, психанёт, когда я расскажу, как с её знакомым обошёлся, но примет.

Пуля! В голове! Это само по себе хреново, но, что ещё хуже, она почти полностью блокирует способности к телекинезу.

Так, стоп! А откуда она там взялась? Не сама же по себе она в затылке появилась? И явно не в детстве. В меня стреляли! Вот почему я в себя пришёл на лестничной площадке в кровище и без памяти! Стреляли в затылок…

Меня что… убили?

А регенерация спасла. Очевидно же, Лях, не тупи!

Но кто?

Ну, всяко не люди Наумова! Эти были уверены, что я жив. Прибежали брать едва только соседка им стуканула.

Тогда кто?

Ой, не ной только! Подумаешь, на одного врага больше! В моём положении их уже можно не считать!

Но выяснить надо.

Надо.

«Сходить на квартиру, — после короткого эмоционального всплеска, мысли заработали быстр и чётко. — Исследовать место преступления. Найти подтверждение. Найти следы. Ночью, когда свидетелей не будет».

Изменилось не только моё тело. Куда больше трансформаций происходило в разуме. И были они куда значительнее, чем я хотел бы признать.

Некоторые радовали. Гением я ведь никогда не был, зато теперь рассуждал быстрее и чётче. Легко отсеивал любой информационный шлак, который не имел значения в борьбе за выживание. Мозг сам выталкивал на поверхность нужные факты, подмечал несущественные для прочих детали, акцентировал все свои усилия на приоритетных задачах.

Другие пугали. Тот же акцент на приоритетах, к примеру. Холодно, машинно, я бы сказал, выделялись вещи важные, остальные маркировались второстепенными, незначительными или «приемлемыми». Как в тот момент, когда бандиты взяли нас с Люсей на трассе.

Менялась сама система ценностей. Прежние «хорошо» и «плохо» ещё держались — всё же мама с папой и не самое дурное окружение постарались, чтобы я по-прежнему уважал нормы общежития. Но события последних дней, даже тех, что я не помнил, заставили здорово их пересмотреть.

Вот, например, убийство. До случая в Садовом за мной числилось три, пусть я про них ничего и не помнил. Полиция считала, что шесть. Но те эпизоды я ещё мог как-то оправдать — это как бы был не я. А два дня назад, находясь в сознании и при памяти, именно я отправил в мир иной ещё четверых. Убил, чётко понимая, что делаю, и даже желая этого!

Часть меня продолжала считать, что вообще-то убивать людей плохо. Так то людей, парировала другая! Ничего не замышляющих против тебя людей, да, плохо. А тех, кто хотел жестоко убить — нет. Это даже не самооборона, чистка. Выпалывание сорняков. Ты же не убил врача? Он всего лишь делал свою работу. И ты его не убил. Это правильно.

Если бы я слушал в школе учителя литературы и читал побольше классиков, типа Толстого с Достоевским, то, наверное, уже извёл бы себя бессмысленными самокопаниями. А так отмечал это всё, но в пучину безумия не опускался. Просто фиксировал и где-то глубоко внутри пугался. Но и только.

В таких рассуждениях я и провёл остаток дня. В квартиру решил не возвращаться, чтобы лишний раз не светиться. Написал Люсе в «телегу», рассказал про рентгенолога и приказал уничтожить симку, с которой она тому звонила. Девушка даже ругаться не стала, только вздохнула и скинула свой новый номер. А я пешком добрался до микрахи и до темноты бродил по Чигиринским полям.

Домофон на двери никто, конечно, менять не собирался, даже код тот же остался. То ли не успели, то ли не подумали даже, что бывший арендатор восемьдесят третьей квартиры вдруг решит вернуться за вещами. А напрасно — где-то читал, что даже собака прибегает к своей блевотине, а уж преступник на место преступления явится обязательно. Впрочем, беспечность старшей дома, или кто там ведал перепрошивкой домофона, мне была только на руку. Я спокойно вошёл и, не торопясь, поднялся на седьмой этаж.

Площадка была хорошо освещена. Но со своим зрением я бы и в темноте обнаружил плохо замытое пятно на бетоне, свою кровь, в луже которой очнулся. Вот тут, значит, меня убили.

Мысль эта, в очередной раз повторённая, уже не пугала. Убили. Меня убили. Или убили того, кто жил в моём теле две вырезанные из памяти недели, а я в результате