Гурджиев и Успенский - Аркадий Борисович Ровнер

богами и людьми в греческих мифах. Полубоги, титаны и герои рассматривались в этой традиции как сыновья богов. С другой стороны, индийские боги сами воплощались в смертных и животных.

Подобным же образом Успенский проследил идею искупительной жертвы в ритуальных жертвоприношениях и церемониях иудеев, равно как и в отношении индийского бога Шивы, трансформированных в искупительной жертве сына Божия.

В своем стремлении к постижению скрытых корней христианства Успенский отмежевывался от интерпретации мифологического материала в традициях английской антропологической школы, объяснявшей смерть бога в мистериях как след древнего обычая “убийства королей”[372]. Такое упоминание можно найти в двенадцатитомной работе Фрезера “Золотая ветвь”, которая была точно охарактеризована Дж. В. Виккери как смесь “рационализма, историзма, эволюционной этики и мифологического воображения XIX века”[373]. По мнению Виккери, “Золотая ветвь” Фрезера нацелена на то, чтобы показать, как настоящее определяется прошлым, и на растворение уникальности христианства в примитивных первобытных культах плодородия. В работах Фрезера проводятся параллели между распятием Христа и ежегодной жертвой королей и исследуется постепенный процесс замещения жертвы. Фрезер полагал, что Иисус был человеком, способным принять ужасную обязанность предписываемой ритуальной смерти, что исторически воплотилось в форме мифа.

Успенский считал, что “эти объяснения связаны с общей тенденцией “эволюционной” мысли искать происхождение сложных и необъяснимых явлений в явлениях более простых, примитивных или даже патологических”[374]. Подобно Жозефу де Местру, он демонстрирует логику иного порядка, полагая, что эта тенденция ведет в никуда и что “напротив, более простые и примитивные или даже преступные обычаи являются обычно выродившейся формой забытых таинств и обрядов очень высокой природы”[375].

Считая Новый Завет введением в область скрытого эзотерического знания, Успенский писал о двух главных направлениях мысли, которые можно в нем найти. Первое связано с основными принципами эзотерического круга и его знаниями. Второе раскрывает пути и законы духовного продвижения, законы эзотерической школы.

Первое направление мысли опирается на убеждение, что любая попытка достижения скрытого знания требует исключительных усилий и особых условий. Эта идея выражена в словах “имеющий уши да услышит”, десять раз повторяемых в Евангелиях и восемь раз в Откровении Иоанна. Успенский дополнительно приводит ряд мест, где высказывается эта идея скрытого знания, принадлежащего немногим, включая Евангелие от Матфея 13:13–17; Евангелие от Марка 4:12; Евангелие от Луки 8:10; Евангелие от Иоанна 8:43–47 и 16:12. Во всех этих местах проводится различие между внутренним и внешним кругами, или теми, о ком Христос сказал, что “видя, они не видят, и слыша, не разумеют”[376].

Второе направление мысли дает представление “о методах и правилах изучения и работы над собой”[377]; и поэтому оно относится только к ученикам. Успенский отмечал: “Ошибочность обычного церковного толкования Евангелия состоит в том, что то, что относится к “эзотеризму”, рассматривается как относящееся к будущей жизни, а то, что имеет отношение к “ученикам”, рассматривается как касающееся каждого”[378].

Замечая, что эти разные линии мысли в Евангелиях часто смешиваются между собой и что часто даже один и тот же отрывок относится к разным направлениям мысли, Успенский обращается к трактовке основных идей Евангелия в контексте эзотеризма, или “скрытой мудрости”.

Одним из ключевых понятий Нового Завета, которое привлекло внимание, как Безант, так и Успенского, как мы видели выше, было понятие “Царства Небесного”. Безант рассматривала это понятие в связи с идеями “тесных врат”, “второго рождения”, “богатства” и “бедности”. Вспоминая историю о юноше, который пришел к Иисусу и спросил его, как он может достичь вечной жизни, Безант предположила, что вечная жизнь должна пониматься как буддийское освобождение от новых рождений через принятие Бога. Ссылаясь на замечание Иисуса своим ученикам о том, что богатому нелегко войти в Царствие Небесное, Безант возражала против традиционного объяснения этого понятия как блаженства, достигаемого после смерти. Она интерпретировала Царствие Небесное как познание Бога, “который и есть Вечная жизнь”[379]. Здесь Безант предлагала буддистскую и гностическую интерпретацию понятия Царства Небесного, т. е. как освобождение от вечного цикла перерождения и от закона кармы, а также как познание Бога и как путь через знание.

Е. П. Блаватская выражала эту идею более ясным образом, когда она писала: “Все поглощается в духе Всемогущего. Оно подчеркнуто является Царством Мира (Покоя) и преданного Смирения… Оно… является в самом деле тем, что в Теософии называется Нирваной”[380].

Подобным же образом и Успенский возражал против того, что он называл “традиционной интерпретацией” этого понятия, согласно которой “Царство Небесное означает либо место, либо состояние, где праведные души находят себя после смерти”[381].

И в самом деле, “Царствие Божие” часто считается центральным понятием христианского учения. Иисус пришел проповедовать Евангелие Царствия Божия, говоря: “Исполнилось время и приблизилось Царствие Божие”[382]. Тем не менее это понятие остается одним из самых неясных и двусмысленных, несмотря на имеющуюся обширную литературу о нем. Иисус говорил о нем в притчах в Новом Завете. Ранние христианские авторы проявляли неослабевающий интерес к этой идее, что доказывается письмами Игнатия, Поликарпа, Климента Римского, Дидаха, письмами к Диогнетию, апологиями Юстина, и в особенности работой Иринея “Против ересей”. Большинство из более поздних теологов (Гарнак, Барт, Швейцер, Е. Ф. Скотт) прослеживали происхождение этого понятия в Ветхом Завете, равно как и в персидских и раввинических источниках.

Вера в Божественное Царство имела во многом такое же значение для иудеев, как и для христиан. Ягве был царем мира, и день, когда все народы обретут его царствие, грядет. Поэтому Иисус говорил о “Царствии Небесном” аллегорически, подразумевая, что идея его хорошо знакома его слушателям и что они ожидают его наступления.

Ранние теологи христианства рассматривали это понятие в свете старых пророчеств, которым было дано новое подтверждение воплощением Христа и его жизнью и учением. Цитируя неизвестный источник, возможно, египетское Евангелие, Климент Римский предлагал следующее, в чем-то типичное, толкование этого понятия: “…когда Господа спрашивали о том, когда наступит его Царствие, он говорил: “когда два станет одним, и то, что снаружи, будет как внутри, и мужское с женским, а ни женского, ни мужского”. И теперь “два” это “одно”, когда мы говорим друг другу правду и двое в мыслях своих одно и нет между ними лжи. “Снаружи будет, как внутри” означает то, что под “внутренним” понимается душа, а под “наружным” – тело. И как тело ваше видимо, так и сделайте видимой душу вашу через добрые деяния. И далее, “мужское с женским, а ни мужского, ни женского” значит то, что когда брат смотрит на сестру свою, он больше не думает о ней как о женщине, и она о нем, как о мужчине. И