Программист жизни - Надежда и Николай Зорины

А когда приеду, что скажу?

Сказать мне нечего. Оправдаться нечем. Помню, был у меня один знакомый, жутко религиозный тип, и такая же жуткая сволочь, никогда не понимал, как это в нем сочетается. Совершив какую-нибудь очередную подлость, он любил приговаривать: слаб человек. Ну так вот, себя я даже слабостью оправдать не могу. Потому что слабость – это когда не хватает сил что-либо сделать, а у меня сил вполне хватало, чтобы остановиться, не переходить черту.

Если Полина со мной разведется, я этого просто не переживу! Что мне без нее делать? А она разведется. Да я и сам разведусь, чтобы не поганить своим присутствием ее жизнь. Зачем я все испортил, зачем?

Мне вдруг вспомнился вчерашний день, и я стал себе еще противней, хотя, казалось, уже некуда. Мучился из-за какой-то вымышленной проблемы. Ну мог ли я всерьез думать, что убил Сотникова? Разве что в самый первый момент. Но потом просто размазывал несуществующую вину. Самое страшное – понять, что ты кого-то убил, издеваясь над собой, вчерашним, невинным эгоистом, подумал я. Как бы не так! Самое страшное – предать человека, которого ты любишь.

К нашему дому я подъехал, когда совсем рассвело. Вышел из машины и с тоской посмотрел на наши окна. Мне почему-то представилось, что на кухне горит свет, Полина пьет чай и ждет моего возвращения. Конечно, никакой свет там гореть не мог. Полине не нужен свет, Полина меня не ждет. И хорошо, что не ждет!

Я вошел в подъезд, поднялся на лифте на наш этаж. Вот сейчас наступит расплата. Хорошо, что Полина не может увидеть мое опустошенно подлое лицо… Господи, о чем я думаю! Мне захотелось разбежаться и врезаться головой в стену.

Тихонько, стараясь, чтобы не лязгнул замок, открыл дверь. И в ужасе замер. В полумраке прихожей стояла Полина. Все опять повторялось. Точно так же она стояла недавно, дня два назад, а потом с ней случился этот кошмарный обморок – новое видение, которое привело… к катастрофе.

– Полина! – Я тронул ее за плечо. Она закричала. Все повторялось. Мы будем вечно бежать по кругу, теперь все и всегда станет повторяться. Я обнял ее, крепко прижал к себе. И тут произошла чудесная вещь – Полина не потеряла сознание, как в прошлый раз, Полина обняла меня за шею.

– Витя! – выдохнула она мое имя с таким облегчением, с таким наслаждением, как будто много часов не дышала. Больше она ничего сказать не смогла. Ноги у нее подкосились, я прижал ее к себе крепче, но, слава богу, и тут сознания она не потеряла, просто как-то вся ослабела, обмякла. Я поднял ее на руки и понес, но не на диван, а в кресло.

Мы долго молчали. Я стоял рядом с креслом и гладил Полину по голове – поцеловать не решался, не мог своими оскверненными губами. Я видел, что ей очень плохо, и молчит она не потому, что не хочет со мной разговаривать, а потому, что действительно не может, настолько от потрясения обессилела. Конечно, она все знает, догадалась, да и как было не догадаться? Любая бы женщина все поняла, а тут не любая, тут Полина. А я… я не знал, как ей все объяснить, что сделать, чтобы она так не страдала. Чувствовал я себя ужасно. Но, когда она заговорила, мне стало еще хуже.

– Я уже совсем не надеялась, что ты жив. Совсем не надеялась. – Она схватила мою руку и прижала к своей щеке. Это произошло так внезапно, что я чуть было руку не вырвал. – Я ведь тебя увидела. Всего на секунду, а потом ты пропал. Ты же знаешь, что означают такие мои видения. – Она горько усмехнулась.

– Я потерял сознание. Но все хорошо, – проговорил я неестественным, каким-то замороженным голосом.

– Да, все хорошо. – Она погладила мою руку.

– Я должен тебе рассказать, – начал я, выбрав самый неподходящий момент для признания – Полина еще от первого потрясения не отошла.

– Не надо! – вскрикнула она. – Ничего не рассказывай! И сам, пожалуйста, не мучайся. Я знаю, знаю, все повторилось, – быстро, скороговоркой произнесла она, – но это не имеет значения. Ты жив, все остальное неважно. Я уже не надеялась, а ты жив. Как жаль, что нет какого-нибудь средства, чтобы ты смог все забыть. Хорошо бы было заблокировать память. Не мучайся, я тоже не мучаюсь, правда. Лучше расскажи, что произошло. Почему ты потерял сознание?

Я кратко передал события в Алевтинином подъезде. Мне было трудно рассказывать, стыдно произносить слова, которые обозначали что-то еще, кроме измены. Мне все казалось, что я притворяюсь, рассказывая, да и Полина притворяется, слушая меня. Потому что только одно для нас сейчас имеет значение – моя измена. А то, что я жив, в чем-то даже затрудняет проблему. Она бы поплакала и успокоилась, а так нам придется жить дальше. Жить и помнить, что произошло сегодня.

– Перестань сейчас же об этом думать! – прикрикнула на меня Полина, угадав мои мысли. – Я же не думаю, и ты не думай. Перестань, все, хватит! Пойми: все прошло, мы это уже пережили. – Я издал нечленораздельный звук, выражающий степень моего покаяния. – Да какого черта, ты меня вынуждаешь, – разозлилась она, – говорить о том, о чем я не хочу? Ну хорошо, ну хорошо! Желаешь слушать, слушай! Да, я тебя безумно ревновала к Алевтине. И, когда ты уехал к ней на встречу, все представляла, как и что произойдет. Весь вечер представляла, поэтапно. Вот вы сели в машину, вот приехали на пляж, Алевтина купила купальник… Ну, и так далее, вплоть до завершающего аккорда.

Я опять издал нечто нечленораздельное.

– Да замолчи! – прикрикнула на меня Полина. – Оно и не могло получиться иначе, это же понятно. Ну и все, ну и хватит! Пойдем пить чай. Я, пока тебя ждала, ужасно замерзла. Не сообразила закрыть балкон. Днем было жарко, а ночью…

И тут со мной произошла постыднейшая вещь – я разрыдался. Изо всех сил пытался сдержаться, но ничего, ничего не получалось. Я никак не мог перестать. Полина меня утешала, обнимала, гладила по спине. От этого мне становилось только хуже. Я уже не видел ее, не слышал. На меня словно навалилась тяжелая болезнь, так плохо мне было.

Потом Полина напоила меня чаем – почему-то с малиной, будто я действительно заболел, – уложила в постель, легла рядом, тесно прижалась к моему боку. Не знаю, как я не умер.

* * *

Проснулись мы поздно и почти одновременно. Оказывается, мы так и проспали всю ночь – вернее, все утро, – прижавшись друг к другу. Полина поцеловала меня и обычным утренним голосом, как будто в нашей жизни ничего не произошло, сказала, что первая пойдет принять душ, а я могу еще немного поваляться.

И дальше все было как всегда. Мы выпили кофе и стали обсуждать планы на день.

– Думаю заехать к Борису, – сказал я повседневным тоном, подстраиваясь под Полину. Но мне казалось, что голос звучит фальшиво, привкус вчерашней ночи остался. Я его просто физически ощущал, как перегар с похмелья. – Чем больше думаю, тем больше мне кажется, что там, в подъезде, был он. – Ничего я не думал, врал я все! Но нужно было что-то говорить и что-то делать.

Полина мой план одобрила и сделала вид, что никакой фальши не замечает.

– Вот завезу тебя в офис и поеду, – сказал я.