Парижские подробности, или Неуловимый Париж - Михаил Герман

Уже с детства французы знают: судить о качестве вина может – и вполне основательно – каждый, независимо от образования и достатка. Как и о том, хорош ли окорок или речная рыба, чтó обещает ветерок с Ла-Манша и какие шансы у какой футбольной команды. Все ходят к докторам и многие – к адвокатам; когда бастуют железнодорожники, cheminots, с ними все считаются: во Франции не просто знают, но ощущают, привыкли ощущать, что от каждого не так уж мало зависит, что любое ремесло и каждое сословие немало значат.

Кафе на бульваре Сен-Жермен

В Париже много одиноких – вовсе не обязательно бедных и несчастных людей. Они довольствуются собственным обществом или, во всяком случае, умеют произвести на окружающих именно такое впечатление. Кафе для них – привычная возможность побыть среди людей, допуская их, так сказать, лишь в гостиную своей души. И самим побывать в гостях – не уставая и не стесняя других.

Один (или одна) за столиком – вовсе не свидетельство одиночества, печали, того, что не с кем поговорить. Совсем не грустно побыть наедине с собой и с Парижем. Париж – лучший из собеседников, ему ничего не нужно объяснять, все ему и так внятно – сколько судеб знал он за истекшие века.

Парижане – люди достаточно общительные. Но на службе – обычно тесно (не говоря о заводе или мастерской); квартиры тоже не так уж часто очень просторны. Здесь нечто иное, чем в прославленном рассказе Хемингуэя «Там, где чисто, светло» («A Clean, Well-Lighted Place»): «Главное, конечно, свет, но нужно, чтобы и чисто было, и опрятно. Музыка ни к чему. – Конечно, музыка ни к чему. У стойки бара с достоинством не постоишь, а в такое время больше пойти некуда». В Париже кафе – не место, куда уходят от обыденности, просто другая ее часть. Может, не лучшая, но совершенно неотъемлемая.

В кафе француз никогда не напряжен, отношения с официантом любезны, но мимолетны (это обед заказывается серьезно, задумчиво и доверительно). Стертое выражение «одиночество в толпе» тут неуместно, это нечто иное, трудноопределимое словами, но, несомненно, особенное. Так сказать, прилюдное chez soi. Совершенно особенный персонаж – человек, в молчании стоящий у контуара и не вступающий ни с кем в разговор. Вокруг него – пространство понимающего молчания: даже если это завсегдатай, хозяин после рукопожатия и обычного приветствия не станет обращаться к такому клиенту. Почти у каждой парижской стойки (а сколько их в городе!) – такой клиент: задумчивый, чаще довольный, чем печальный, погруженный в серьезные размышления, смакующий жизнь или же просто плывущий в хмельном тумане. Это может быть и нищий старик, почти клошар, и холеный служащий, и юный студент, могут быть люди темнокожие и белые, смертельно усталые и полные сил. И объединяет их лишь эта длящаяся задумчивость, умение быть наедине с милым их сердцу волшебством кафе.

Вероятно, в Париже (или вообще во Франции) одиночество – далеко не всегда лишь печальный и случайный удел, но и выбранный способ проживания жизни. И потом, как говорил Джонни Холлидэй, «в кафе нельзя быть одиноким».

Не только в кафе, но и в ресторанах не редкость встретить немолодых, а то и просто старых людей, и дам и мужчин, которые в одиночестве устраивают себе гастрономический праздник. Со времен Плутарха сохранился рассказ (его пересказывает и Александр Дюма в предисловии к своему «Большому кулинарному словарю») о том, как римский консул Лукулл, известный богатством и роскошными пирами, сказал однажды своему повару: «Именно тогда, когда я пребываю один за столом, следует особенно заботиться о кушаньях, ибо в эти дни Лукулл обедает у Лукулла».

Кто такой Лукулл, парижане (кроме учителей, лицеистов и студентов-гуманитариев) вряд ли вспомнят, но его мироощущение разделят многие. С каким удовольствием люди едят в печальном (как кажется нам!) одиночестве!

Мы видели в ресторане старого, морщинистого господина, одетого с несколько блеклым шиком недурно живущего чиновника в отставке: он неспешно, но с энтузиазмом опустошал солидное блюдо устриц, запивая их маленькими глотками хорошего пуйи. Изредка и невнимательно листал он «Le Monde», но только еде он отдавался с радостью настоящего гастронома, любуясь перламутровыми, разложенными на сверкающем льду ракушками. Уходил он не спеша, розовый и довольный, бутылочка была пуста, как и устричные раковины, и хлеб с вкуснейшим соленым маслом – любимый французами аксессуар устричного стола – съеден был без остатка.

Случаются, конечно, и персонажи почти драматические.

Кафе «Дё Маго» («Les Deux Magots»)[163]на бульваре Сен-Жермен – самое, наверно, известное заведение среди «больших кафе» Левого берега. Место сдержанно шикарное и очень дорогое, и горячий фирменный шоколад (chocolat des Deux Magots à l’ancienne) в нем почитается лучшим в Париже. Вот где надобно, как говорят французы, платить именно «за шаги гарсона»! Гарсоны в «Дё Маго» – на них, как сто лет назад, белые фартуки до полу поверх жилетов – церемонно и суховато вежливы, их жесты отточены веками, и стоит побывать здесь хотя бы для того, чтобы увидеть, как такой господин с перекинутой через руку салфеткой ставит на ваш столик мельхиоровый кофейник, молочник и чашку. Здесь драгоценна память, ambiance – атмосфера, настроение, стиль общения. Все солидно, без пошлого запаха богатства: темные деревянные панели на стенах, фотографии знаменитостей, здесь бывавших.

Старый, дряхлеющий уже человек, одетый с той неопределенностью, в которой проглядывали и привычка к элегантности, – и демонстративное к ней пренебрежение, в костюме поношенном, мятом, но все еще слегка шикарном, завтракал здесь около полудня – для этого кафе рано. Перед ним самое дешевое в этом дорогом кафе блюдо – салат из помидоров с итальянским сыром моцарелла и бокал красного вина. Он читал газету, по-старинному прикрепленную к палке. Был chez-soi. За нарочитой неторопливостью, с которой он ел, угадывался голод. Несколько раз он брал с тарелки кусочки белого, влажного, со следами помидорного сока сыра, заворачивал их в бумажные салфетки и убирал в сумку. Видимо, этот завтрак был способом продолжения жизни в той уже ушедшей среде, в которой когда-то он был грандом и героем.

За деньги, потраченные на самый дешевый завтрак в «Дё Маго», можно было бы недурно и позавтракать, и пообедать, купив в магазине продукты или даже отличные полуфабрикаты, которыми славится Франция. Но можно ли сравнить этот трезвый выбор с часом, проведенным в знаменитом кафе, с возможностью хоть отчасти заново обрести давно утраченное время!

В кафе на площади Вогезов