Победить смертью храбрых. Мы не рабы! - Сергей Лапшин

– Товарищ лейтенант, – помедлив, решился я, – а без меня нельзя?

– Без тебя? – Диляров жестко усмехнулся, сверля меня глазами. – Без тебя нельзя. Или ты закидываешь, а я добиваю, или, наоборот, за пулемет ложись. Нас тут только двое.

– А другие где? – протянул я с безнадежностью, уже отчетливо понимая, что, если Диляров пришел один, значит, по-иному просто не получилось. Будь в природе какие-то другие варианты, меня бы не стали задействовать в гранатометании.

– Степу побило. Азат с ним остался, и Настя хлопочет: перевязку делают. Других нет. Извини, парень.

– А Настя у вас кто? – Прекрасно понимая, что не место и не время, все же не задать вопроса я не мог. Девчонка несколько раз попадалась мне на глаза, однако никакого повода для разговора с ней у меня не находилось. Клыкова же, помня жесткую его отповедь, спрашивать не хотелось. С другими разведчиками я общался постольку поскольку, и удовлетворить снедавший меня интерес никак не получалось.

– Настя с нами попала сюда. Тебе что, не рассказывали?

– Нет, – немного покривил я душой. Кое-что я узнал от Клыкова, но дополнительная информация в любом случае бы не помешала.

– Мы все погибли. Кто раньше, кто позже – на одном задании. Настя последней из нас оставалась. И задание выполнила. – Диляров отвечал с долгими паузами, очевидно, тщательно подбирая слова.

– Что за задание?

– Слушай, слово даю, расскажу, но позже! – Диляров тряхнул головой. – Бери гранаты, спускайся вниз: надо дело делать, медлить нельзя!

Я подошел к указанному углу, взял пять немецких гранат с длинной, удобной для метания ручкой. Рассовал их по карманам, за пояс, пару оставил в руках.

– Без команды кидай. Старайся поближе к ним, чтобы забеспокоились. Не добьем – они нас добьют. И не высовывайся, с разных мест кидай. Вдруг их товарищи за нами смотрят. – Голос лейтенанта догнал меня, когда я уже спускался по лестнице. Остановившись и внимательно выслушав указания, я поймал себя на мысли, что уже вполне нормально воспринимаю рекомендации как следует убивать ближнего своего. Более того – как добивать уже поверженного, раненого и побежденного врага.

Спустившись по лестнице и выйдя за дверь, я быстро обежал двор, не выпендриваясь, опустился на четвереньки и таким вот образом углубился в кусты, составляющие основу заросшего фруктового сада. Стараясь не сильно демаскировать себя, продвинулся к ограде, представляющей собой покосившийся плетень. Устроился за ним поудобнее, выбрав место и аккуратно, рядком, разложил справа от себя гранаты.

Если не мы их, то они нас, верно? Это они пришли на нашу землю, а не мы на их. Они не имели никакого права претендовать на Лебеди.

Логически возведенная система выглядела безупречно. Акценты расставлены, правила известны каждой из сторон: преступаете границу – будьте готовы умереть. И все же минут пятнадцать-двадцать назад все было проще. Они стреляли в ответ и делали это весьма результативно, чуть не укокошив меня и заставив покинуть позицию. Сейчас же большая часть из них была мертва, а раненые оглашали воздух громкими стонами. Они больше не представляли угрозы. Тем не менее правила оставались неизменными. Запущенный механизм нельзя было остановить.

Свинтив колпачок с рукоятки, я резко дернул шнур. Широко размахнувшись, отправил гранату по параболе в сторону раненых. Проводив боеприпас взглядом, я убедился, что моя посылка шлепнулась идеально точно – где-то между тел. Надеюсь, что вы, оставшиеся в живых, видите это. И у вас хватит духу выдержать все, что будет происходить, до конца. В ожидании взрыва я приник к земле.

У меня есть еще четыре гранаты, и я буду кидать их поочередно после того, как Диляров прошьет свинцом показавшиеся ему подозрительно активными тела. Данная методика наверняка позволит уничтожить большую часть тех, кто все еще оставался живым на страшной поляне.

Мне бы очень хотелось, чтобы вы, сбежавшие, наблюдали эту картину полностью, от первой и до последней минуты, во все глаза. Хочу, чтобы для вас эта поляна и эта деревня стали неразрывно связаны с ужасом, смертью и страданиями. И они оставили бы в ваших душах столь неизгладимое впечатление, что вы больше никогда не решились бы прийти сюда и заповедали это всем, кого вы знаете. На этой земле вас ждет только смерть, вам следует твердо запомнить это. Не приходите сюда.

Потому что я не хочу больше никого убивать.

Случившееся в душевой не имело никаких последствий. Использовав меня мимоходом в каких-то своих играх, Ловкач тем не менее слово сдержал.

Все прошло очень тихо. Никакой беготни, суеты или разговоров. Убей бог, не знаю, куда подевались тела, но меня о них никто не спрашивал. Не было никакой паники и даже шепотков по углам. Сгинули бесследно несколько человек, да и хрен бы с ними. Впрочем, это меня мало волновало. Гораздо важнее было то, что вечером, перед самым отбоем, меня и моих парней посетил фельдшер лагеря.

– Бон? – Мужчина средних лет в форме с нашивками медика остановился у моей шконки.

– Так точно. – Я поднялся со своего места, с интересом его разглядывая.

Медик взглянул на соседние кровати. Обошел Москвичева и, приблизившись к Волкову, сел на его шконку, завернув одеяло. Некоторое время разглядывал бледное, исхудавшее лицо парня, а затем положил ладонь ему на лоб, видимо, измеряя температуру.

– Я так понимаю, это тяжелый. – Получив какой-то результат, мужчина встал с кровати и вернулся ко мне: – Его следует переместить в городской госпиталь. Этому, – короткий кивок в сторону Москвичева, – вполне достаточно будет ухода в местном лазарете. – Мужчина внимательно и как-то устало посмотрел мне в глаза: – Это все или еще какие-то просьбы?

Несколько опешив от столь неожиданного поворота событий, я покачал головой.

– Тогда завтра утром с машиной отправлю в госпиталь. Второй ваш пострадавший освобождается от работ и переходит в лазарет. – Не прощаясь, медик кивнул и направился в сторону выхода.

Перехватив удивленный взгляд Москвичева, я со всей возможной уверенностью кивнул ему, хотя сам, честно говоря, был изумлен. Не думал, что Ловкач и тут окажется на высоте. Обещал мне помочь с ранеными, и пожалуйста, не обманул!

– Спасибо, слышишь, спасибо тебе! – Паренек поднялся со шконки и, пересев на мою кровать, протянул руку: – Вот, держи. Клянусь, жизни для тебя не пожалею!

– Тихо-тихо. – Руку я, разумеется, пожал и даже по плечу похлопал. – Чего ты так? Нормально все, добились, чего хотели!

– Да не за меня! – досадливо отмахнулся Москвичев. – За командира спасибо! Сам знаешь, плох совсем, и ему очень нужна медицинская помощь. Ты ведь уже… – Парень задохнулся, теряясь от распирающего его волнения.

Через несколько секунд, устав подбирать слова, улыбнулся виновато:

– Да спас ты нас, чего уж там… нам ведь конец был. И я, знаешь, думал, поскорее бы. А тут ты… сначала как шутка или издевательства их очередные. Нет, оказывается. Да и потом, ты тащишь нас на своем горбу, немощных. Ты не думай, я разговоры слышу, нас ведь списали все, один ты упираешься. Дураком тебя зовут, говорят, надрываешься, чтобы нас прокормить, а самому по такой работе одни крохи остаются. Ты не думай, я ценю это, но все равно… как в молоке мышь, барахтаешься. Сержант вон совсем плох. А ты, оказывается, вон как… сделал-таки. Спасибо тебе, друг. Век не забуду, верь – нужно будет, жизнь за тебя отдам. Слово даю!