Эпидемия. Настоящая и страшная история распространения вируса Эбола - Ричард Престон

– Первый вопрос, – продолжал он. – Каковы шансы лабораторного заражения?

Это вещество могло быть армейским штаммом Кардинала – оно могло каким-то образом просочиться из морозильника и попасть в те колбы. Но это казалось невозможным. И чем больше они размышляли, тем более невероятным это казалось. Основной штамм содержался в другой части здания, за несколькими стенами биоизоляции контейнмента, на большом расстоянии от обезьяньих пробирок. Многочисленные меры предосторожности должны были предотвратить случайное высвобождение вируса, подобного штамму Кардинала. Это просто невозможно. Это не могло быть случайным заражением. Но это может быть что-то другое, а не вирус. Это может быть ложная тревога.

– Люди здесь видят что-то длинное и жилистое и думают, что это филовирус, – сказал Си Джей Питерс. – Я настроен скептически. Многие вещи похожи на Марбург.

– Согласен, – ответил Ярлинг. – Это может быть просто ерунда. Это может быть просто еще одно лох-несское чудовище.

– Как вы собираетесь это подтвердить? – спросил его полковник.

Ярлинг объяснил, что он планирует проверить клетки с помощью образцов человеческой крови, которые заставят их светиться, если они будут заражены Марбургом.

– Хорошо, ты проверяешь Марбург, – сказал Си Джей. – Вы собираетесь провести тест на Эболу?

– Конечно, я уже думал об этом.

– Когда анализы будут готовы? Потому что, если у этих обезьян Марбург, мы должны решить, что делать.

Дэн Дальгард, например, был главным кандидатом на заражение Марбургом, потому что он препарировал эту обезьяну.

– К завтрашнему дню я точно скажу, Марбург это или нет, – сказал Ярлинг.

Питерс повернулся к Тому Гейсберту и сказал, что ему нужны дополнительные доказательства – ему нужны фотографии агента, который на самом деле растет в печени обезьяны, умершей в обезьяннике. Это доказывало бы, что он жил в обезьянах.

Си Джей видел, что назревает военный и политический кризис. Если общественность узнает, что делает Марбург, начнется паника. Он встал с фотографией змей в руке и сказал:

– Если мы собираемся объявить, что в Вашингтон прорвался Марбург, нам лучше быть чертовски уверенными в своей правоте.

Затем он бросил фотографию на стол Ярлинга и вернулся к своей встрече под картой мира.

После того как Си Джей Питерс покинул кабинет Ярлинга, между Питером Ярлингом и Томом Гейсбертом произошел деликатный разговор. Они закрыли дверь и тихо поговорили о происшествии с принюхиванием. Это необходимо было оставить между ними. Ни один из них не сказал полковнику Си Джею Питерсу, что они нюхали эту фляжку.

Они считали дни, оставшиеся до их разоблачения. Десять дней прошло с тех пор, как они откупорили фляжку и понюхали то, что могло быть водой с марбургским вирусом. Завтра будет одиннадцатый день. Часы тикали. Они находились в инкубационном периоде. Что они собираются делать? А как насчет их семей?

Они гадали, что сделает полковник Питерс, если узнает, что они сделали. Он может отправить их в Тюрягу – больницу 4-го уровня биоизоляции. Они могут оказаться в Тюряге за воздухонепроницаемыми замками и двойными стальными дверями, где за пациентами ухаживают медсестры и врачи в скафандрах. Месяц в тюрьме, пока врачи в скафандрах нависают над тобой и берут образцы твоей крови, ожидая, когда ты начнешь разрушаться.

Двери тюрьмы заперты, воздух находится под отрицательным давлением, а телефонные звонки контролируются, потому что люди в Тюряге испытывают эмоциональные срывы и пытаются убежать. На второй неделе они начинают отключаться от реальности. Впадают в клиническую депрессию. Теряют коммуникабельность. Пялятся на стены, безмолвные, пассивные, даже телевизор не смотрят. Некоторые из них становятся взволнованными и испуганными. Некоторых нужно постоянно держать на капельнице с валиумом, чтобы они не колотили по стенам, не разбивали смотровые окна, не рвали медицинское оборудование. Они сидят в камере смертников в одиночном заключении, ожидая острых лихорадок, ужасных болей во внутренних органах, мозговых инсультов и наконец развязки с ее внезапными, неожиданными, неконтролируемыми потоками крови. Большинство из них громко заявляют, что они ничему не подвергались. Они отрицают, что с ними может что-то случиться, и обычно с ними ничего не случается, физически, в тюрьме, и они выходят здоровыми. Их сознание – это совсем другая история. В тюрьме они становятся параноиками, убежденными, что армейская бюрократия забыла о них, оставила их гнить. Когда они выходят, они дезориентированы. Они выходят из шлюза, бледные, потрясенные, неуверенные, дрожащие, сердитые на армию, сердитые на самих себя. Медсестры, пытаясь подбодрить их, дают им торт, усыпанный количеством свечей, равным количеству дней, которые они провели в больнице. Они растерянно и испуганно моргают, глядя на массу горящих свечей на своем торте в тюрьме, возможно, больше свечей, чем они когда-либо видели на одном из своих собственных именинных тортов. Один парень был заперт в тюрьме на 42 дня. 42 свечи на его тюремном торте.

Многие из тех, кто был изолирован в Тюряге, решают прекратить работу на уровне 4, начинают находить всевозможные оправдания тому, почему они на самом деле не могут надеть скафандр сегодня, завтра или послезавтра. Многие из тех, кто был в больнице, в конце концов бросают работу и вообще уходят из Института.

Питер Ярлинг чувствовал, что в целом ему не грозит заражение вирусом, как и Тому. Если он действительно заразился, то скоро узнает об этом. Анализ крови должен быть хорошим, иначе у него появится непроходящая головная боль. Во всяком случае, он твердо верил, что заразиться Марбургом не так-то легко, и не думал, что его семье или кому-то еще в городе грозит опасность.

Но подумайте о Дэне Дальгарде, который режет обезьян. Наклоняясь и дыша обезьянкой, когда он вскрывал им животы. Он склонился над их внутренностями, над лужей марбургской крови. Так почему же тогда Дальгард не умер? Что ж, рассуждал он, с ним ничего не случилось, так что, может быть, и с нами ничего не случится.

Откуда взялся вирус? Был ли это новый штамм? Что он мог сделать с человеком? Первооткрыватель нового штамма вируса получает его имя. Ярлинг подумал и об этом. Если их с Томом запрут в больнице, они не смогут провести никаких исследований этого вируса. Они были на пороге великого открытия, и слава о нем, возможно, мучила их. Найти филовирус вблизи Вашингтона было открытием всей жизни.

По всем этим причинам они решили держать язык за зубами.

Они решили проверить свою кровь на вирус. Ярлинг сказал Гейсберту что-то вроде: «Мы возьмем образцы своей крови, прямо сейчас». Если их кровь окажется положительной, они немедленно явятся в «тюрьму». Если их кровь останется отрицательной и у них не появятся другие симптомы, то шансов, что они могут заразить кого-то еще, мало.

Очевидно, они не хотели идти в обычную клинику и сдавать кровь армейской медсестре. Поэтому они нашли дружелюбного гражданского лаборанта, он накрутил резинку вокруг их рук, и они смотрели, как он заполняет несколько пробирок их кровью. Лаборант понял, что произошло, и сказал, что будет держать рот на замке. Затем Ярлинг надел скафандр и отнес свою кровь в горячую лабораторию 4-го уровня. Он также взял с собой кровь Гейсберта и пробирки с молочной жидкостью. Работать с собственной кровью в скафандре было очень странно. Однако оставлять свою кровь там, где кто-то мог случайно подвергнуться ее воздействию, было довольно рискованно. Его кровь должна была быть сохранена в горячей зоне. Если она была заражена Марбургом, Ярлинг не хотел нести ответственность за то, что она кого-то убила. Он сказал себе: «Учитывая, что это был кусок загадочного мяса, вынюханный из обезьяньей туши, мне следовало быть немного осторожнее».