Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов - Андрей Раевский

Вот краткое и самое слабое изображение происшествий, в течение менее двух лет совершившихся. Какой ужасный, невероятный переворот в положении всех держав европейских! Любимец судьбы и счастья Бонапарт, из праха ничтожества на первую степень величия земного вознесшийся, влачит остаток горестных, стыдом и раскаянием отравленных дней в мрачном изгнании. Воображение теряется в безвестных путях будущего, если предположить, что Россия была бы жертвой его властолюбия, – дорога московская вела безумца в Индию… падение Англии делало его властелином Европы, но и целый мир казался бы тесен для исполинских предприятий ничем не обузданного честолюбия!.. Боги и народ русский отвратили бедствия, грозившие вселенной! Цари познали опытом, что не одна победа, не одно рабское повиновение подданных ограждает безопасностью трон их, что привязанность людей свободных, теплая вера, честь и великодушие – суть самая надежная стража престола. В превратностях счастья познается величие государей: война в России доказала Александру, сколь много умеет народ ценить кротость и добродетели своих монархов; Наполеон в несчастье увидел, сколь ненадежна и ничтожна власть деспота. Страх заставляет молчать, но в напастях необыкновенных действуют общее мнение и чувства сердечные. Святая брань эта показала и народам, что твердое мужество, преданность царю и единодушие суть непоколебимые оплоты политического и гражданского бытия их. Россия и Испания свидетельствуют это торжеством своим над врагами неисчислимыми.

Многие тысячи храбрых погибли, сражаясь за Отечество; благодарные сограждане увековечат их память; много вождей пало впереди дружин своих: храбрый Кульнев, Багратион – друг славы и воинства, юный Кутайсов – надежда побед предбудущих, благородный Сен-При встретили смерть как герои; другие, в блеске торжеств и славы, опочили на лаврах своих: спаситель Отчизны Кутузов, Дохтуров – непоколебимый в боях и опасностях, подвигами воинскими и добродетелью славный Строганов, и великодушный Барклай де Толли, победитель французов и злобной зависти! Гроб их оросился слезами признательных соотечественников!..

Многим назначил Промысл в объятиях родных, под мирным кровом отеческого дома успокоиться от трудов понесенных; они счастливы славой России и великими воспоминаниями прошлого! Многие герои, начальствуя и поныне грозными дружинами русских, готовы на новые опасности! Живы еще Милорадович, Ермолов, Беннигсен, Раевский, Витгенштейн, Сакен, Остерман и другие вожди брани отечественной! Всевидящее око, сияющее на груди воинов, указует путь к победам, еще блистательнейшим…

Проехав одну станцию от Калуги, взорам моим представились горестные следы вторжения иноплеменников, столь жестоко и праведно наказанных Провидением. Снова поля волнуются богатой жатвой, снова тучные пажити покрыты бесчисленными стадами, снова добрые русские поют веселые песни. Время испытания и гнева Божия было кратковременно: они успели забыть их; но не скоро, думаю, изгладятся из памяти злобные, самую природу возмущающие подвиги новых гуннов. Села и грады, обращенные в пепел, поруганные храмы, повсюду воздымающиеся могилы старцев, юношей и дев, похищенных смертью преждевременной, останутся вечными свидетелями просвещения и душевных доблестей великой нации! Чада чад наших с трепетом благоговейным приближаются к стану Тарутинскому, к холмам Малоярославским, исполнятся духом предков, низложивших Аттилу девятнадцатого столетия, – и пламенное мщение огненной струей пробежит в их жилах. Тоска ужасная теснила грудь мою, взирая на несчастные жертвы честолюбия единого. Чем виновны миллионы трудолюбивых поселян, и без того столь скупо природой награжденных, что одному извергу на берегах южной Европы в часы бессонницы пришла дерзкая мысль повелевать вселенной! И без того осуждены они жертвовать кровавым потом целой жизни для модной шляпки какой-нибудь Лаисы или для бутылки гибельного яда, который на несколько мгновений усыпит угрызения совести нового Сарданапала! И когда золото рекой льется в сундуки коварных иностранцев, когда миллионов мало для насыщения уже чрез меру пресыщенных сынов роскоши, когда почитается необходимостью бросать тысячами тунеядцу-персиянину за пеструю шаль, нередко закрывающую прелестный стан ветреной модницы, – в то время, думал я, добрые и несчастные не имеют крова от свирепости стихий, не имеют куска черствого хлеба для прокормления умирающих семей своих, не имеют покойного часа для отдохновения от тягостных трудов! И с каким христианским терпением сносят они свой жребий! Вы, прославляющие Дециев и Регулов чужеземных, вы, почитающие знанием высоким, необходимым изучения деяний героев веков протекших, – оставьте тягостное и часто бесполезное исчисление времени происшествий, возьмите страннический посох и на пепелищах хижин, рукой врагов низложенных, научитесь ценить дух и деяния своих современников, и что еще приятнее – своих соотечественников! Нужны примеры для подражания! – скажете вы. Тюренн учился у Цезаря, Цезарь – у Александра. Но кто учил этих великодушных, мужественных россиян? Кто учил этого почтенного крестьянина, отсекшего руку, французами запечатленную? Кто научил этих страдальцев-смольян[31]предпочесть смерть игу поносному? Науки суть лестница к величию. Но истинное величие родится с нами, и нередко случается, что сын знаменитого полководца храбр только на охоте, сын министра трудолюбив только за карточным столом!

Исполненный этих горестных мыслей, приближался я к Малоярославцу. Дух мой оживился воспоминанием сладостным, бесценным для каждого патриота: здесь храбрыми россами нанесен последний, решительный удар дерзавшему разделять державу с Богом. С тайным, священным благоговением ступал я каждый шаг по улицам, которые носили на себе бурные ряды защитников любезного Отечества! Местоположение этого города (ничего не значащего) прекрасно. Строение было весьма некрасиво, но и то истреблено во время сражения. Один дом, каменный, в котором помещаются присутственные места, остался цел, церкви также разорены. Два брата мои имели счастье быть в числе мужественных защитников Малоярославца; мысленно назначал я места, где должны были находиться русские батареи, видел их пред своими орудиями между страха и надежды, между славы и позора, между жизни и смерти. Воображение мое следовало за ними, когда, поразив неприятеля, увенчанные лаврами, шли они во мраке ночи во сретение победоносных легионов, ведомых опытным, великим вождем вождей российских. Цепь блистательных событий в прелестной перспективе явилась взору моему: равнины Вязьмы, развалины Смоленска, незабвенные поля Красного – имена ваши золотыми буквами напишутся в истории отечественной, с невольным трепетом в душе своей услышит их чужеземец. С высот Малоярославца русские увидели синеву холмов Монмартрских!

Сквозь чащу рощ Воробьевских редели купола церквей и великолепных зданий… Это Москва?.. – был первый невольный вопрос мой, как будто я никогда не видал еще матери градов российских… Проехав лес, я остановился, любопытными взорами пожирал необозримое пространство ее, с горестным негодованием взглянул на следы лагеря неприятельского.[32]На этом месте, думал я, не один раз, может быть, несчастный, честолюбивый Понятовский, обманутый ложными обещаниями владыки французов, заранее восхищался, не раз, может быть, мечтал уже носить венец Собиесков, заставлял трепетать Россию. Где ты теперь, злополучная жертва властолюбия? Воды Плейсы[33]утоляли жажду твою к славе и завоеваниям! Благодарите судьбу, обманутые сарматы! Гибель тысяч была залогом счастья миллионов! Не стократ ли лестнее быть вам братьями русских, подданными потомков князей славянских, нежели рабами народа развратного, уничиженного, постыдной игрушкой выходца корсиканского!..