Печать султана - Дженни Уайт

Мужчины приводили с собой жен, которые чувствовали себя очень неловко в тугих и непривычных корсетах. Они то и дело поправляли расшитые жемчугом вуали, обрамляющие открытые лица. Дамы одевались по последней парижской моде, но никогда не поднимали глаз. То ли из скромности, то ли от неловкости. Завидев нас с тетей Хусну, они тотчас бросались к нам и приветствовали с таким энтузиазмом, будто мы спасли их во время кораблекрушения.

Амин-эфенди почтительно здоровался со всеми женщинами, однако с меня не спускал глаз. Я стыдилась и отводила взгляд, надеясь, что никто этого не видит. Не могла себе представить его в роли мужа. Да и что такое муж? На ум приходили кузен Хамза или папа, чей сердитый голос раздавался за дверью. О мужчинах я знала совсем немного.

Двумя группами — мужчины и женщины — мы шли в гостиную, где дамы продолжали держаться вместе, а остальные беседовали по двое или по трое, занимая, таким образом, гораздо больше места.

Я слышала, как скрипнула дверь. Голоса смолкли, а потом зазвучали громче, чем обычно. Обернулась и увидела на пороге Хамзу. Сначала я не узнала его. Прошло уже семь лет с того дня, как он подарил мне морское стекло и уехал, оставив меня в Шамейри совсем одну. Говорили, он ездил в Европу. Черты его лица заострились, будто над ними хорошо поработали ножом. Волосы теперь не вились, но были зачесаны назад. На лбу появились суровые складки, придающие всему облику некую пугающую серьезность. В целом Хамза выглядел более подтянутым и энергичным, как горячая лошадь, каждое движение которой говорит о скрытой мощи.

Он окинул меня долгим взглядом, затем повернулся к отцу. Хамза хотел поцеловать руку папы — так положено по традиции почитать старших, — однако отец не позволил ему сделать это, предпочтя обычное рукопожатие. Думаю, папа считал Хамзу равным себе. Хотя существует множество причин, по которым люди не терпят подобострастия.

Папа тотчас повел Хамзу на мужскую половину дома. Он здоровался со всеми гостями, хотя те и не проявляли особенного энтузиазма. Потом Хамза прошел за диваны и простер руки, приветствуя меня. Мы расцеловались. В конце концов, мы ведь родственники. Но мое сердце забилось чаще. В комнате царила мертвая тишина.

— Как поживаешь, Янан-ханум?

Мне льстило его внимание, и я сделала реверанс, как учили. Тут между нами встала тетя Хусну и велела Хамзе идти к мужчинам. Вновь послышался гул голосов, и все пришло в движение. Но меня уже ничего не интересовало, кроме кузена, от которого я не отводила глаз.

Папа придерживался современных взглядов, но одновременно оставался преданным монархистом. Они вместе с друзьями яростно критиковали младотурков, которые, по их мнению, подрывали основы империи, пытаясь внедрить парламент.

— Империя находится под угрозой, мы все должны объединиться вокруг трона. Иначе враги примут наши разногласия за слабость и воспользуются этим в своих коварных целях.

Мужчины собрались у стеклянных дверей, выходящих в сад. Наступили сумерки. Я отчетливо слышала весь разговор, несмотря на звонкие женские голоса, раздававшиеся прямо возле меня. Хамза сидел у самого сада, его лицо скрывала темнота.

— Одно дело — быть современным, — излагал свои взгляды отец, — и совсем другое — предавать султана. — Некоторые гости при этих словах посмотрели в сторону Хамзы. — Отдельные журналисты занимаются распространением злобной пропаганды. Досужие разговоры о свободе и демократии лишь способствуют развитию сепаратистских движений в провинциях и играют на руку европейцам. Журналы следует закрыть, а радикалов арестовать.

Раздался одобрительный шепот. Кое-кто заерзал в креслах.

Солидный седобородый человек повернулся лицом к отцу. На его широкой груди красовались золотые галуны и орденская лента. Он говорил медленно, взвешивая каждую фразу, иногда надолго замолкая. Тем не менее никто не посмел прервать его.

— Согласен. Вполне возможно стать цивилизованной страной без рабского подражания Европе. Нам не нужен парламент. У нас есть хорошо отлаженный государственный механизм, который не подводил в течение пятисот лет. Наши опытные чиновники гораздо лучше знают свое дело, чем группа горячих молодых людей, не умеющих управлять государством. Кто убежден в том, что они будут выражать интересы нации, а не станут пользоваться властью с целью угождения определенным политическим кругам, тем самым подрывая единство великой империи? Разве мы не обладаем просвещенной формой правления, которая позволяет процветать всем жителям державы, будь они мусульмане или представители национальных меньшинств? — Он широко развел руками. — Посмотрите вокруг. Главный банкир султана — армянин, а его советник по внешней политике — грек. Домашний врач — еврей. А нам, бедным мусульманам, остается только служба в армии да канцелярская работа.

При этих словах мужчины засмеялись, а женщины захихикали.

— Да европейской цивилизации вообще не существует, — перехватил эстафету мой отец. — Европа — просто сборище множества постоянно ссорящихся наций, которые никак не могут договориться между собой. Европейская цивилизация является мифом, навязываемым нам теми, кто пытается разрушить наш уклад и принизить роль правительства. Радикалы действуют по указке европейских держав, которые более всего хотят расколоть османский народ. А когда империя развалится на части, они с легкостью проглотят нас.

Заговорил Хамза:

— Империя слабеет, потому что мы позволяем европейцам покупать нас. Мы залезли в долги и, какими бы налогами ни облагали наших бедных крестьян, способны лишь с трудом выплачивать проценты. Не идеи угрожают империи, напротив, только они могут спасти ее.

— В ваших идеях нет ничего цивилизованного, — горячо возразил ему какой-то человек. — Они представляют собой угрозу общественной морали.

— Вот именно, — поддержали его со всех сторон.

— Вы абсолютно правы.

Амин-эфенди окинул Хамзу хитрым взглядом и сказал:

— Вы не поверите, но одна моя дальняя родственница на днях посетила политическое собрание. — Раздался смех. — Лекцию читал мужчина.

Гости в ужасе уставились друг на друга. Женщины разом умолкли. Не поворачивая голов, они продолжали любезно улыбаться, однако их внимание теперь привлекали лишь мужские дебаты.

— Я, разумеется, сразу же положил этому конец. — Гости одобрительно закивали. — Не пристало мужчине читать лекции женщинам. И не важно, в чем заключается тема. Пусть даже она о материнстве. Это аморально.

Раздался громкий голос мужчины, сидящего в отдаленном конце комнаты:

— Жизненное призвание женщины — выйти замуж, стать матерью и вести хозяйство. Ей негоже изучать науки или заниматься политикой. Нам не нужны женщины-техники и, да хранит нас Аллах, политики. Женщины должны содержать дом в идеальном порядке и не претендовать на большее.

Однако человек с орденами на груди выразил несогласие.

— Но вы должны признать, Феми-бей, что образованная женщина может принести большую пользу своим детям.