Моя желанная - Маргарет Каллахэн

— Лжешь.

— Лгу? — Холли ясно видела, как гримаса отвращения исказила его черты, но пожала плечами и улыбнулась. — Что ж, если ты так говоришь…

Дев отвернулся и наклонился над ее туалетным столиком. Поворот его головы казался странно трогательным, и она вдруг шагнула к нему, но он, почувствовав это, обернулся: холодное выражение его глаз заставило ее замереть на месте.

— «Айлексия». — Дев прочел надпись на наклейке вслух, французские слова, которые она не поняла. — Это он купил? Он, Холли?

Она покачала головой, но было уже поздно, потому что Дев с негодованием швырнул флакон о стену. Холли оставалось только стоять и смотреть, как разлетаются во все стороны хрустальные осколки и брызги духов над постелью, на которой еще оставались вмятины от их тел.

— Дев.

— Нет. Я услышал достаточно. Более чем достаточно. Этого хватит на все мои завтра, — добавил он загадочно. — Прости, я сожалею.

— А я — нет, — тихо сказала она, отворачиваясь, чтобы скрыть слезы.

Дев выбрал непонимание, придется к этому привыкнуть. Разве не было у нее семи лет практики — долгих, долгих лет.

«Ведь ей всего шестнадцать лет. И она моя дочь. Посмотрите мне в глаза и посмейте отрицать, что вы использовали Холли, чтобы раскопать эту мерзкую историю и вонзить в меня свои грязные когти!»

Шестнадцать. Дев остановил машину на обочине и положил голову на руки. Шестнадцать. Чистые и ясные шестнадцать лет никем не целованной девушки. Он мог бы считать, что последнее не совсем верно, но против фактов не пойдешь: он сам обольстил ее. Любил ее все долгое лето, хотел ее, нуждался в ней. И лишил ее невинности. Виновен. Виновен, черт побери, ибо незнание не является оправданием! Виновен и заслуживает наказания. Впрочем, не вполне заслуживает. Да, он любил Холли, занимался с ней любовными играми, проводил вместе с ней жаркие летние дни и влажные летние ночи, однако вовсе не думал о Грегори Скотте. Он просто любил Холли. И это было ошибкой. Чудесной, но ошибкой. Самое восхитительное лето в его жизни. «О Холли! Что я натворил!»

Оторвав взгляд от лица Грегори Скотта, Дев обернулся, почувствовав присутствие Холли, и увидел ее в дверном проеме. Она смотрела на него с отвращением и болью. Грегори Скотт проклинал его, и Холли прислушивалась к словам отца. А Девлин Уинтер был горд и упрям. Она поверила, этого достаточно. Потом кошмар продолжался. Двадцать четыре часа. Что может произойти за двадцать четыре часа? Двадцать четыре часа назад он лежал на пляже с Холли, целовал Холли, любил Холли, был ею любим. А потом — разрыв бомбы…

Всего шестнадцать лет. Он любил ее. И он ее покинул. Жизнь продолжается. Дев выпрямился, огляделся и попытался собраться с мыслями. Прежде всего нужно стряхнуть с себя оцепенение и вернуться в Лондон. Повидаться с боссом. Попросить другое задание. И забыть о Холли. Он забудет ее, это лишь вопрос времени.

Но есть и еще одна маленькая проблема — встретить понимание у босса.

Физиономия Ника Фишера сделалась угрожающей.

— Другое задание? Ты что, спятил? История горячая, Дев, раскаленная докрасна. На Скотте мошенничество с пенсионным фондом, а ты нашел прямой путь к его сердцу. Я всегда предполагал, что такой путь есть. — Фишер рассмеялся, и его тяжелые черты сразу смягчились; извращенное чувство юмора подсказало ему одну из его дрянных, но легендарных шуток.

Дев остался безучастным. Раньше он бы тоже посмеялся, чтобы доставить Нику удовольствие. Только не сейчас.

Обратив внимание на молчание Дева, шеф нахмурился.

— Ладно тебе, Дев. Ты же профессионал, а это всего лишь работа. Ты, один из лучших сотрудников, нашел девушку, сделал все, как было задумано…

— Не вполне, — неохотно признался Дев.

— Нет? Я слышал другое. Но тебе виднее. — Ник пожал плечами. — Лишь друзья? Достаточно хорошие, чтобы вылететь следующим рейсом и предложить оливковую ветвь? Хотя, наверное, лучше веточку падуба[8]добавил он, ухмыляясь как самодовольная свинья.

— Здесь положено смеяться? — с обманчивой кротостью задал вопрос Девлин.

Он бы с удовольствием объяснил Фишеру, что может сделать с этой работой, и выразил бы все не в парламентском стиле. Странно, до сих пор ему не приходило в голову, насколько он презирает своего шефа. Двадцать стонов[9]розовой плоти. Двадцать стонов ехидствующего сала. Зазвонил телефон. Фишер поднял трубку, а Дев тем временем отошел к окну. Лондон. Серый, мрачный Лондон. Даже в середине августа он окутан туманной дымкой. И холодно, несмотря на солнечную погоду. Дев мерз тут после жаркого лета, песка и моря в Лос-Кристианосе. Впрочем, не стоит винить только погоду.

— О'кей. — Ник бросил трубку и посмотрел на Дева с выражением, далеким от благожелательности. — По сути, выходит так, что ты провалил дело. Лучший репортер провел шесть недель приятным образом за счет редакции и не добился никаких результатов?

— Скотт не дал мне такой возможности, а девушка слишком молода, чтобы помочь. Она еще ребенок, ни в чем не разбирается.

Он лжет Нику, лжет самому себе. И главное, никто ему не верит. А Холли…

— Значит, она ни в чем не разбирается? — Фишер присвистнул. — Ладно. Но если у девушки ничего нельзя было выведать, что мешало тебе улестить другую?

— Какую другую?

— Злую мачеху. Молодую привлекательную охотницу за деньгами, модель, которая в марте прошлого года вышла за Скотта и натянула нос дочке. Ты что, даже не познакомился с ней? — недоверчиво спросил Ник.

Не только не познакомился, даже не знал о ее существовании. Хотя это не совсем так, поскольку Дев заранее готовился к делу, перерыл архивы, снимал копии, делал весьма любопытные заметки на память. А потом приехал на Тенерифе, увидел Афродиту, выходящую из моря, и забыл обо всем. Холли. Он мог трогать ее, пробовать на вкус. И, Господи, как же он ее хотел!

— Итак… — Фишер сдвинул брови. — Я бы должен уволить тебя, Дев.

«Чтобы не доставить тебе такого удовольствия, я бы лучше сам ушел», — едко возразил ему Дев, правда, молча. Понимая, как близок к тому, чтобы осуществить это намерение, он пожал плечами и налил себе кофе из кофейника. Ему надо было чего-нибудь выпить, лучше всего бренди, а еще лучше избавиться от гнетущего присутствия Фишера.

Но, вспомнив, в чьем кабинете находится, Дев взял чистую чашку и предложил:

— Кофе?

Фишер покачал головой.

— Возвращайся на Тенерифе, Дев. Еще две недели, максимум три — и история наша. Он виновен, в этом нет сомнений, и мы получим исключительный материал. Твои жаркие ночи любви с очаровательной дочкой Скотта.