Сантехник. Твое мое колено - Слава Сэ

Еще молдаване построили веселую канализацию. Она всасывает отходы, а потом выплевывает в самых неожиданных местах. И обязательно — в виде фонтана. Время извержений предсказать невозможно, канализация презирает ритм. А ритм, по Бродскому, — основа гармонии.

Катя говорит, что больше не хочет жить в доме. Слишком много хлопот. Квартира лучше все-таки.

— Вот ты знаешь, например, где у нас газонокосилка? — спросила она.

Не знаю. Но мне очень понравилось это ее «у нас». Катя продолжает возмущаться:

— Зимою снег, осенью листья. А уборка! Ты моешь посуду, хорошо. Я убираю все остальное в этих хоромах. Думаешь, легко? Как хочешь, но листья и снег отныне на тебе!

Строгая такая. Я не стал говорить, что готов убирать все снега и листья в городе, лишь бы она осталась. Впрочем, она так говорит, будто впрямь не собирается исчезнуть.

— Но ты же любишь гулять. Свежий воздух всякий… — говорю я.

— Люблю. И грибы люблю собирать. Но совсем не как один мой знакомый, который шел домой с мешком картошки, заглянул в лес на секундочку, нашел груздь и потерял разум. Через десять часов, весь в пауках и улитках, изможденный и счастливый, пришел домой. Картошку он нес на спине, а грузди в свитере, завязанном узлом. Упал на кровать, лицо зеленое, говорит: «Нет сил чего-то». И добавил тихо: «Как же здесь чудесно, в нашем Простоквашино!» Ну так вот, я совсем не такой любитель природы. И однажды непременно переберусь в квартиру.

Я сказал, что тоже в душе горожанин. Когда-то я жил в деревне, целых три дня. И поклялся впредь держаться вдали от этого опасного места. То есть, было и много хорошего, конечно. Помню курицу с грибами, соседка угостила. Там же я встретил миллион любознательных насекомых и растение «бешеный огурец» на заборе. Что в нем бешеного мне не сказали. Помню еще зовущий хохот крестьянки Оли откуда-то с вершины сеновала. Не знаю, сама ли Оля туда запрыгнула или вознеслась с помощью. И правильно ли было применять для ее спасения вилы — тоже не понятно. Соседи сказали, эта Оля — нормальная баба. Если так, то что такого вытворяет бешеный огурец?

Было жаркое лето, я ходил к реке. На берегу собрались алкаши, сами не купались, но рассказали, что вода тут чистейшая, почти дистиллированная. Микробов нет совсем. А что цвет коричневый, так это всегда так было. В прошлом году Толик купался, купался — и ничего. Пропал куда-то. Значит, все в порядке. Если бы не в порядке, то пришел бы и пожаловался, он страшный нытик. А что его никто не видел — вовсе не признак речной холеры. А может, у него инфаркт, всегда нужно верить в лучшее.

Моя дочь Маша, наоборот, мечтает купить хутор подальше от города. Она мечтает развести на хуторе корову, для творога и общения. Больше одной коровы нам не вырастить, мы довольно ленивые. Но, если местность будет достаточно труднодоступна, считает Маша, корове придется с нами дружить и слушаться. Скотина сама научится посещать пастбище и водопой. А по субботам будет ходить в лес, знакомиться с лосями и косулями. Лоси спортивные, косули изящные, у всякой коровы должен быть выбор друзей. Она же тоже женщина и любит общаться. Лишь бы домой не водила. А зимой пусть ягель копает. Такие вот у Маши животноводческие планы.

Я спросил у Кати, отдыхала ли она в Крыму.

— О да! — ответила Катя. Там она познакомилась с Валерой из Кременчуга, прямо на пляже. Валера признался, что никого не видел, кроме Кати, умеющей загорать так божественно. Обещал ждать каждый день до конца времен, тут же, возле раздевалки. Не смогла отговорить. И вернуться не получилось. Интересно, сколько времени нужно, чтобы из Валеры получился хамон, — спросила Катя.

— И больше не виделись?

— Нет.

У Кати очень короткие рассказы. И в основном о других. Если не считать первой ночи в участке, она так ничего и не выболтала о своей жизни. Вот и сейчас молчит. Только смотрит с выражением «ну говори, говори дальше».

Я сказал, что ничуть не сопереживаю Валере. В Крыму от любви можно страдать годами. Давиться персиками, плавать в шторм, загорать без крема и какие там еще существуют способы грустить в субтропическом парадизе. Можно еще смотреть на купальщиц с такой горькой усмешкой, что однажды они сами подойдут и поцелуют.

Попробовал бы он влюбиться, например, в городе Сестрорецке. Это самый северный известный мне пляж. Там всякую минуту возможен снег, даже в июне. Поэтому все отдыхающие — нудисты фиолетового цвета. У меня в Сестрорецке друг, Антон Духовской. Он так и говорит: «Пойдем на пляж смотреть фиолетовое отчаяние». Мы идем, а там сплошные сиськи в пупырышках.

Завтракали в Праге, видели русскую свадьбу. Невеста красивая, пушистая как лебедь, жених тщедушный, окосевший от эндорфинов. Он мечтает порвать это облако в пух. Но вечером напьется, обслюнявит невестино колено и заснет. Невредимое платье вернется в прокат. А прохожим хочется верить, что порвет все-таки. Молодые художественно гуляли по набережной. Фотограф сказал целоваться у самой воды. Было страшно, что упадут и утонут. Потом уже хотелось, чтоб утонули наконец.

— Разбейте бокалы на счастье! — крикнула мать.

На ее собственной свадьбе традиция топтать тарелку была соблюдена с нарушениями, и теперь вся жизнь насмарку, считает она. Жених бросил свой фужер в гранитный шар. По ту сторону шара гуляли туристы из Японии. Их окатило стеклянными брызгами.

Теперь уже японцам пришлось заметить русскую свадьбу. «Советское Игристое», — подумала пожилая гейша, обнюхав свою шляпу.

Невеста тоже решилась на бросок. Вложила в него все накопившееся в душе за годы пубертата. Промахнулась, конечно. «Хорошо, что не графином», — опять подумали японцы, ловко уклоняясь. Бокал просвистел мимо и взорвался на мостовой. Свадьба решила не извиняться. Это им за «Варяг», подумали друзья жениха. У них в руках оставались бутылки, колбаса и тяжелый фотоаппарат. Выступи японцы с недоумением, проиграли бы не только курильский вопрос, но и сдали бы Окинаву. Японцы ушли. Потом и свадьба уехала. На мостовой остались брызги стекла и перегар.

Есть в русских свадьбах, конечно, и милые традиции. Перенос тещи через мост, например. Наглядевшись на молодежь, тесть вдруг крякает, хватает тещу и бежит. Старается добежать, успеть до остановки сердца. Но мама со дня свадьбы прибавила килограммов пятьдесят одной только женственности. А есть еще и характер в районе бедер. И неизвестно, сколько весит теперь ее мудрость. Тестя увозят в институт свадебной травмы, гости поздравляют друг друга с победой любви над разумом.

Или вот, питие шампанского из невестиной туфли. Во всем мире вставляют стаканчик. А наши наливают прямо в обувь. Девушка ходит потом с мокрыми ногами, у героев нехорошая отрыжка, но сколько радости!

Моя свадьба была скучной. Фотограф оторвал батарею от стены ресторана — и все. Гости поцеловались и разъехались по домам, вспоминать свои медовые месяцы. Я спросил Катю, какая была у нее свадьба.