Проклятые туманом - Сондра Митчелл

снова фыркнул и взглянул на меня бледными глазами в зеркало заднего вида.

— Я же говорил тебе держаться подальше от лодки.

— Знаю. — Пальцами вцепилась в сидение, натягивая ремень безопасности. — И мне очень жаль. Простите меня за все, простите.

Но папа лишь рассмеялся. Его смех — пустой и пугающий. Отец захрипел при следующем приступе и снова разразился смехом. Он держал руль одной рукой, вытирая слезы другой, а скорость была в разы больше, чем устраивало маму. Я ничего не понимала. Мне следовало бы ощутить обиду или боль или просто рассердиться, но отец смутил меня своим смехом.

А вот маму его реакция разозлила. Она поджала губы и в ярости откинулась на спинку сиденья.

— Рада, что тебе весело.

— Тебе тоже станет, — сказал отец. — Видели бы вы выражение лица Элдрича. Словно кто-то шлепнул его селедкой. Но я не виню его. Его лодка, как и другие, перевернулась и прислонилась к хижине с приманками. А после, после…

Он снова расхохотался. Машину слегка повело, и я подумала, не случился ли у отца нервный срыв. Мое состояние можно назвать истерикой, но лицо отца побагровело, и он кашлял в перерывах между смехом. Мама схватила руль, выравнивая и возвращая машину на нужную полосу.

— Смотрю, а там «Дженн-а-Ло», — голосил отец, — одна в гавани. Колокола нет, но лодка так же красива, как и в тот день, когда я ее купил. Я взглянул на Элдрича, он на меня. А потом говорит: «Наверное, это твой год».

Ситуация казалась смешной только отцу. Он опять залился смехом, который вновь перерос в приступ кашля. Такого не было с тех пор, как он бросил курить. Кашель все не унимался, а мне хотелось плакать.

Я даже не почувствовала облегчения. «Дженн-а-Ло» не утонула и это настоящее чудо. Невероятно. Значит, магия.

Мне стало холодно, и я свернулась калачиком. Я не считаю, что Грей заслуживает похвалы за спасение лодки и за то, что вытащил меня из воды. Он, должно быть, в моем воображении.

Спрятанный и запертый, потому что то, что случилось на Джексон-рок, не могло произойти в моем реальном мире, где мы направлялись в Макиас под прекрасным небом. Листья почти все опали. Некоторые еще зеленые, но в основном ярко-оранжевые на фоне голубого неба. С одной стороны, в линию выстроились желтые и белые дома викторианской эпохи, а с другой — синие и серые домики с щипцовыми крышами. Мы выехали на Корт-стрит.

Здание суда — красное кирпичное строение с белой колокольней. Кажется неправильным то, что оно не все построено из мрамора. Благородные колонны вместо узких окон — строение должно выглядеть, как здание суда. Хотя, судя по виду, оно вполне могло быть церковью.

Когда отцу пришлось притормозить, чтобы припарковаться, его смех стих. Мама сидела неподвижно, копошась в сумочке так, словно искала не губную помаду, а золото. Я молча сидела на заднем сиденье. После полуночи на заливе Мэн не было холодно, а тишина стояла такая же, как и в этой машине.

Мне хотелось убежать. Просто открыть дверь и исчезнуть. Мимо прекрасного маленького парка через дорогу. Уйти прочь по улицам, оставляя за спиной огромные деревья. Если я не буду останавливаться, если буду бежать достаточно долго, найду выход к морю. И смогу закончить начатое — утонуть, как и предполагалось вчера ночью.

Но я перекинула пальто через руку и последовала за родителями внутрь здания.

За две секунды, перед тем как предстать перед судом, я познакомилась с мистером Фарнхэмом — адвокатом, о котором я даже и не подозревала. Мама обняла меня и подтолкнула к нему. Я засомневалась.

Зал суда был маленьким, и я слышала, как шепчутся две дамы в заднем ряду. Я чувствовала себя одинокой. Думаю, мама все понимала, она выглядела сочувствующей. Она взяла отца под руку и повела на задние ряды.

Я сидела в первом ряду рядом с мистером Фарнхэмом и смотрела на пустую скамью присяжных. Все было спланировано, и я решила следовать плану. Я сказала себе, что все произойдет, как и должно.

Иногда люди специально вовлекают себя в сложные ситуации. Но я уверена, они борются с этим до самого конца. Моя жизнь резко стала номером дела в папке. А то, на что я согласилась, отравляло меня. Мне захотелось плюнуть на все. Закричать. Передумать.

— Дело номер сто двенадцать тире двенадцать, — начала судебный исполнитель. У нее был вид человека, который только что читал интересную книгу, но ей пришлось ее отложить.

Мистер Фарнхэм помог мне подняться и встал вслед за мной. На лице судебного исполнителя читалась скука и желание оказаться подальше отсюда. Монотонным голосом она начала зачитывать иск. Нет, не обвиняя, — то, что я сделала не преступление, — а просто описывая мою хулиганскую выходку. Жалоба. Болтающийся внизу пояс с пистолетом звякнул, когда она передавала папку.

Судья удивленно приподняла брови и посмотрела на меня. Мое темно-синее платье, которое мама выбрала для суда, не сочеталось с синяками на моем лице. И само платье мне не шло. На ощупь оно напоминало смирительную рубашку, такую грубую и сковывающую движения. Наручников на мне не было, но руки я держала скрещенными за спиной.

Неужели я должна выглядеть виноватой? Кающийся? Наверное, мне не стоило морщиться, когда судья разговаривала с моим адвокатом. У мистера Фарнхэма была раздражена кожа после бритья, а смотрел он на меня прозрачными зелеными глаза. Он толкнул меня локтем. От него пахло дорогой одеждой, прямо как от Бейли, когда она провела прошлое лето в загородном клубе. Только этот запах взбудоражил в моей голове картинки прошлого — стариков и шелковые галстуки. Места, в которых мы были вместе с Бейли. Как Леви своими кривыми зубами вгрызался в яблоко, заставляя улыбнуться светильник Джека.

Воспоминания вставали перед глазами и искажались: поцелуй Сета Арчамбальта на маминой кухне, истории об октябрьской буре, которую мама и папа пропустили из-за своей свадьбы. Как в первый раз я заработала стодолларовую купюру, училась прокладывать маршрут по навигатору. Диксоны мелькали в школьной газете «Ньюэл-пост» сто, восемьдесят, шестьдесят, сорок, двадцать лет назад. И вот сейчас есть свежая статья с моим именем.

— Уилла, — произнес адвокат. Повернувшись, он прошептал мне на ухо. — Судья спросит, признаешь ли ты свою вину. Тебе следует ответить «Да, Ваша честь». После она предоставит тебе слово.

Я спустилась с уступа.

— Виновна, — произнесла я.

Трудно было сказать, волновало ли судью то, что я вышла вперед. Листая бумаги, она едва взглянула на меня.

— Вы хотите взять на себя ответственность?