Клиника измены. Семейная кухня эпохи кризиса - Мария Воронова

В ординаторской ее ждал заведующий хирургическим отделением больницы и, вот сюрприз, Петя Горошкин!

– Ах, вы знакомы? Тем лучше. – Заведующий с улыбкой смотрел, как они обнимаются. – Сможете в непринужденной обстановке обсудить детали операции.

– Какой операции? – не поняла Юля.

– Помнишь, несколько дней назад ты оперировала парня с ранением сердца?

Юля смущенно поежилась. Как не помнить?

– Так вот Петра Валерьевича прислали нам на помощь.

– А, это хорошо. Главное, вовремя, – буркнула она.

– Сам понимаю, глупо, но приказ есть приказ, – развел руками Горошкин. – Скажи…

– Ушивала через все слои, но без эндокарда, – отчеканила Юля, – чтобы на нитках не образовывались тромбики.

– Я так и знал. А…

– В сердечной сумке оставила широкое отверстие, чтобы не было перикардита. Два дренажа. Что еще?

– С тобой неинтересно разговаривать, – засмеялся Петя. – На все готов ответ.

– После операции мы сделали ему ЭХО. Ну, как могли, конечно. Пока данных за повреждение межжелудочковой перегородки нет. Осложнений тоже не намечается – температура нормальная, кровь спокойная, по дренажам – вакуум.

– Да я видел его. Здоровый конь, носится по коридору и, кажется, даже не понял, что был на волосок от смерти. Молодец, Юлька, классная работа!

– Спасибо.

Заведующий достал коньяк:

– Давай, Петр Валерьевич, зря ездил, что ли?

Горошкин охотно взял рюмку, но попросил, чтобы сильно его не поили – нужно оставить запись в истории.

– Я запишу консультацию, – вызвалась Юля. – Кто ты теперь, профессор?

– Скажешь тоже! Я с наукой завязал, нужно семью кормить. Пусть уж Маша фамилию прославляет.

Она придвинула к себе карту и застрочила: состояние соответствует объему и срокам операции… Дыхание проводится во все отделы… Данных за послеоперационные осложнения нет… Дополнений к ведению нет… Контрольная ЭХО-кардиография в плановом порядке…

Мужчины наперебой пытались вырвать у нее историю и усадить за стол, но Юля отказалась:

– У меня идет прием. Больные томятся в очереди, а если я приду навеселе, они так разъярятся, что никто не даст за мою жизнь ломаного гроша. Рада была повидаться, Петя. Не сердись, что ухожу.

Он встал проводить ее.

«Ах, Петя, ты мог бы стать моим спасением, – грустно думала Юля, медленно ступая рядом с ним. – Но что толку жалеть о том, что не сбылось…»

– Слушай, – вдруг резко сказала она, – не подумай чего дурного, но скажи: я же тебе нравилась тогда, на первом курсе?

– Не то слово!

– А почему ты меня бросил? Я тебя чем-то обидела?

Он остановился и растерянно посмотрел на нее.

– Это не сцена ревности, боже упаси! Просто мне важно… разобраться в себе. Только говори правду, я спрашиваю не для того, чтобы услышать комплименты.

Горошкин тяжело вздохнул и полез в карман за сигаретами. Ветра не было, но он долго чиркал зажигалкой, прежде чем смог прикурить.

– Ты уверена, что хочешь знать правду? – осторожно спросил он.

– Да, уверена.

– Ну что ж… Это не делает мне чести, но признаюсь. Однажды твой отец поймал меня возле института и сказал, что, если я раз и навсегда отстану от тебя, он купит мне квартиру.

– И ты согласился?

– Как видишь.

– Петя…

– Знаю, ты была обо мне лучшего мнения. Сначала я послал его подальше, но он приехал на следующий день ко мне в общежитие. Как бы поговорить с будущим зятем. Он сказал, что мы с тобой совершеннолетние и, конечно, можем жениться без его согласия. Но никто не заставит его материально помогать непослушной дочери. Он в красках расписал, как ты обалдеешь, оказавшись в нищете рядом со мной. Говорил, что ты изнеженная, капризная девочка и не сможешь быть мне верной подругой. Он предсказал, что ты уйдешь от меня самое позднее через год, а нет, так я сам тебя брошу, устав от твоих запросов и упреков. Все равно, мол, вам вместе не жить, а так у тебя будет квартира. И я ему поверил. Извини, но сомнения насчет нашей совместной жизни посещали меня и раньше.

– Ну, знаешь…

Юля резко отвернулась, чтобы скрыть накипающие слезы. Ах, папа! Как он мог? Заботился об ее счастье, не понимая, в чем оно состоит. Да знает ли он сам, что такое счастье?

На работе было еще ничего, но стоило вернуться домой, как ее затрясло.

Значит, отец, страстно желая видеть дочь счастливой, бестрепетной рукой разрушал чужие жизни. А она невольно помогала ему в этом, много лет будучи такой эгоистичной девкой!

Он – ее отец и вправе распоряжаться только ее судьбой, но никак не судьбой посторонних людей, имевших несчастье попасть в Юлину орбиту.

Ему не нравился Горошкин, допустим. Зять-голодранец кому понравится? Отец мог запретить ей встречаться с ним, это было его родительское право. А Юля, по праву свободного человека, могла выбрать – остаться под родительским крылом или пойти наперекор воле отца.

Он же лишил ее выбора. Из лучших побуждений, чтобы доченьке не пришлось терзаться.

А вдруг не только Горошкин обзавелся квартирой за счет ее родителей? Ведь на самом деле у Юли было гораздо меньше поклонников, чем пристало такой красивой девушке.

Значит, отец отваживал от нее всех ухажеров, а Филипп вдруг показался ему подходящим мужем для нее. Почему? А вдруг он хотел породниться с ним, чтобы завладеть заводом? Ну да. Не только этими жалкими кухнями, но всем предприятием.

Вспоминая обстоятельства знакомства с Рыбаковым, Юля подумала, что отец мог элементарно подсунуть ее строптивому директору.

Нет, такого не может быть!

«Почему же? – глухой насмешкой ответил кто-то внутри ее. – Папа привык считать тебя своей собственностью, а грех не воспользоваться тем, что имеешь, если это сулит неплохую прибыль. Ты столько лет ела, пила за его счет, а потом настала пора отрабатывать!»

Родители разрушили ее жизнь, но виноваты перед ней только в одном – в том, что столько лет позволяли ей зависеть от них. На все остальное они имели право. И внушать ей свои представления о мире, и отсекать неугодных парней, и даже выдать замуж против воли. Все это она должна была терпеть, коль скоро не нашла в себе сил вовремя зажить самостоятельно.

Ей очень хотелось позвонить Филиппу. Но теперь, когда он живет с Елизаветой, это совершенно невозможно.

Невесело усмехнувшись, она подумала, что теперь, как свободная женщина, может пригласить Саню. Но разве он заменит ей Филиппа? Разве может глупая романтическая влюбленность, которая к тому же почти без следа прошла, заполнить пустоту, возникшую при разрыве с мужем?