Костяной капеллан - Питер Маклин

Сам постоялый двор, надо признать, был как новенький. Заведение в Свечном закоулке выглядело в самом деле безупречно – там провели починку, отполировали до блеска мебель, а женщин вымыли и принарядили. Билл признался, что спустил на это все деньги, которые я вложил в его дело, но, когда я предложил покрыть расходы, замотал головой:

– Хотелось бы думать, что мы теперь совладельцы. Я сделал вложение и думаю, что четвёртой части доходов мне вполне хватит.

Я окинул его взглядом. А Билл Баба, оказывается, ухватистее, чем я полагал. Он сказал, что до войны держал притон, я поверил, но теперь говорил он, что хочет от работы на меня перейти к работе со мной, а это разные вещи. Это признак честолюбия, а честолюбие всегда достойно восхищения. В разумных пределах.

– Поглядим, – сказал я. – Если к следующему Божьему дню сможешь показать, что выручил пять марок с чистой прибылью хотя бы в одну марку, сохранишь четверть дохода. Меньше – покрою тебе расходы, но отберу весь доход. Справедливо, Билл Баба?

Он кивнул:

– Справедливо. Кстати, сделай-ка одолжение, начальник.

– Что такое?

– Не называй меня Бабой. Твой брат Йохан выдумал эту кличку, и было мне, в общем, всё равно. Ну плакал я, положим, когда приходилось делать что-нибудь жестокое, ну а кто не плакал-то? Не только ведь бабы плачут.

Я кивнул. Тут он прав. Как бы то ни было, имена даются, а не выбираются, и иногда даются имена весьма обидные. Так уж повелось в армии, и он знал об этом не хуже меня.

– Что ж, будешь тогда Билл Бабник. Лучше подходит?

Он фыркнул:

– Ну я-то своего не упускаю. Думаю – подходит.

На том и порешили.

Грига Йохан на дело брать не стал, и я подумал, что это мудрое решение. Сомнительно, что сейчас его будут ждать в Свечном закоулке с распростёртыми объятиями. Побеседовал я с Биллом и об этом, и он согласился разобраться с девушкой, которой Григ сделал больно. В отряде с Григом уже разобрались по-своему – судя по звуку, при помощи сапог, и, думаю, больше он так делать не будет.

После этого я собрал отряд в гостиной. Здесь были Йохан, Анна Кровавая, сэр Эланд и Лука Жирный, Ник Нож и все остальные.

– Вы все знаете, что мы делаем и почему, – начал я. – Скотобойный закоулок принадлежит Благочестивым, вот мы и вернём его обратно. Сама скотобойня находится в конце проезда. Двинемся в обход, а потом вверх по лестнице к постоялому двору. Во дворе бойни будет темно, так что смотрите под ноги.

– А ещё там, едрёна монахиня, дикий смердёж, – добавил Йохан с ухмылкой. – Надеюсь, барышни, среди вас нет особ с излишне утончённым нюхом.

В ответ последовало два-три неискренних смешка, но и только.

Ребята проверяли оружие на остроту и доспехи на прочность, готовились драться и убивать ради меня, так что им было не до шуток.

Я переглянулся с Лукой, указал на Йохана. Лука кивнул. Прослежу за твоим братцем – говорил этот кивок.

Потом вышли – мы с Йоханом впереди, Анна Кровавая замыкала колонну, а рядом шагал сэр Эланд. Путь наш пролегал вдоль по Свечному закоулку до главной улицы, затем нырял в какой-то тёмный закоулок и терялся во мраке за скотобойней. Йохан не соврал, по правде сказать: смердело преотвратно даже по меркам Вонища. Слышно было, как кто-то давится тошнотой, потом донёсся приглушённый стук – будто кто-то его ударил, чтобы тот заткнулся.

Сам Скотобойный закоулок вёл на вершину холма между двух доходных домов, ступени были крутыми, а темнота вокруг – хоть глаз выколи. Над нами нависали глухие стены, не давая пробиться лунному свету. Я двигался ощупью вдоль сырой стены, равняясь на тусклый огонёк одного-единственного фонаря, который висел у входа на постоялый двор на небольшой площадке. Лез я и вдруг заметил под фонарём тень, там, где тени быть не должно. Остановился, придержал Йохана за плечо.

– Там у двери кто-то, – прошептал я ему на ухо.

Йохан молча кивнул. Обернулся, подозвал из нашей шоблы человека – кого-то из своего старого отряда; как я краем уха слышал, звали его Тесаком. Это был детина тощий и жилистый, темноволосый и бородатый, и почти всегда молчал. Он проскользнул между товарищами и встал впереди вместе со мной и с братом. Йохан указал на тень под фонарём и непонятно шевельнул рукой – какой-то тайный жестовый язык, понятный только у них в отряде. Тесак кивнул. Под плащом у него был спрятан короткий меч, но им он пренебрёг и вынул из-за пояса два ножа. Как по мне, держал он их наоборот – так что остриё оказывалось под большим пальцем, а плоская часть лезвия – напротив внутренней стороны запястья. При опущенных руках ножей не было видно. Я пронаблюдал, как он отделился от нас и взошёл по ступеням. При этом пошатывался, как пьяный, хотя был совершенно трезв.

– Ступеньки, мать их, – выругался он достаточно громко, чтобы его услышали. – Чёрт бы побрал эти… долбаные ступеньки!

Тень под фонарём дрогнула и приобрела человеческие очертания:

– Кто там ещё?

– Ась? Я, сука, заблудился, дружище. Как отсюдова пройти до Торгового, мать его, ряда? У меня там… баба у меня там… ждёт, а я не могу… не разберу, сука, куда идти.

Человек в дверях хохотнул и указал дорогу вдоль по проезду, повернувшись к Тесаку боком. Тесак метнулся к нему, у шеи блеснула ножевая сталь. Хлынула кровь, чёрная в тусклом свете, и Тесак беззвучно опустил бездыханное тело на брусчатку.

– Спасибо, дружище, ты… дружище, короче, – сказал он и, шатаясь, сделал ещё несколько шагов – а то вдруг кто-нибудь слышит. Затем присел у самой границы освещённого пятна и поманил нас к себе. С Тесаком этим я знаком не был, но, кажется, кой-какие способности у него имелись, притом что ни с кем в отряде он по-настоящему не сблизился. Мы поспешили к нему.

У входной двери поставили человека – значит, ждали неприятностей; но, после того что мы натворили в Свечном закоулке, это было неудивительно. Я обыскал окровавленный труп, нащупал ключ и улыбнулся.

– Пойду первым, – шепнул Йохан. – Я всегда вхожу первым.

Я кивнул. Вспомнился мне Дюк из моего старого отряда, которого я прикончил собственными руками ещё до того, как мы дошли до Эллинбурга. Он тоже всегда шёл первым, во главе своего подразделения и с булавой в руке – круша и громя, прорубался вперёд. Грубая сила и тяжёлая палица – так и расчищал себе Дюк-Пиздюк весь жизненный путь, и не думаю, что братец мой Йохан в этом от него отличается. На данный момент это только к лучшему. Провернём всё в точности как в прошлый раз. Как по мне, что один раз сработало, то и во второй не подведёт. Поэтому я передал Йохану ключ и отступал в сторону, когда дверь открылась.

– Какого хрена… – начал кто-то, затем взлетел и опустился топор Йохана. Мой брат вломился в дом, а за ним сэр Эланд и все прочие.

Мы с Анной задержались на улице, когда все уже вошли, оттащили труп подальше в тень и через минуту тоже вошли. В главном зале уже валялось пятеро убитых, а сверху и из-за стены доносились звуки схватки. И схватка, судя по ним, была горяча. Привалившись спиной к стене и схватившись за распоротое брюхо, сидел Ник Нож – бледный как полотно.