Любовь красного цвета - Салли Боумен

– Кто это?

– Городские. Приехали повеселиться, – скучным голосом ответил Стар. – Дураки, но платят хорошо.

– А сам-то ты кто?

– Никто. Я – сам по себе. Со всеми и ни с кем. Куда хочу – туда иду.

– И тебе не одиноко?

– Сейчас – нет. Потому что я нашел тебя, Майна. Я очень долго тебя искал.

Он приподнялся на локте, взглянул на нее блестящими глазами.

– Так тому и быть, – сказал Стар и снова откинулся на спину, уставившись в звездное небо. Рука его сжимала ладонь Майны. – Ложись рядом со мной, – велел он. – Представь, что мы – двое покойников в склепе. Лежи совершенно неподвижно и смотри на звезды.

Майна повиновалась. Небо теперь было ярко освещено, исчерчено алмазными полосами и быстро вертелось. Она видела бесконечные линии, свивавшиеся, вытягивавшиеся и переплетавшиеся между собой.

– Тебе известно, чего ты хочешь от жизни, Майна? – спросил Стар.

– Нет, – ответила она. – Я даже не знаю, кто я.

– Я дам тебе то, что ты хочешь, и покажу, кто ты есть, – проговорил он, не шевелясь. – Возьми мою руку. Почувствуй силу.

И вновь Майна повиновалась. Они лежали рядом в молчании. Долгие часы, а может, века. Душа Майны словно освободилась от телесной оболочки и свободно парила в вышине. Она чувствует, как ее наполняет сила, исходящая от Стара. Даже его маленькая собачка, казалось, понимала, что в этот момент происходило нечто очень важное и таинственное. Она забеспокоилась, взвизгнула, лизнула руку Майны, а затем задрала свою острую мордочку к небу и завыла.

Шарлотта была вполне довольна тем, как прошел ужин – при свечах, за длинным кухонным столом. Тесто взошло прекрасно, и ливерный пирог удался на славу. Джини, правда, ела очень мало, но бедный одинокий Роуленд, у которого не было никого, кто бы ему готовил, требовал добавки аж два раза. Шарлотта была на седьмом небе от удовольствия.

В половине одиннадцатого, когда вся компания переместилась в гостиную, Шарлотта и Макс ненадолго остались на кухне вдвоем. Воздух был наполнен покоем и семейным уютом. Шарлотта варила кофе, Макс потягивал портвейн, который налил себе в бокал из только что открытой бутылки. Это был его любимый «Фонсека» 1969 года.

– Макс, надеюсь, ты не собираешься угощать им гостей? Это было бы неосмотрительно.

– Совершенно верно, но я все же рискну. Ты заметила за ужином, что наши гости испытывали дрожь от предвкушения этого момента.

– Дрожь я заметила, но испытывал ее ты один.

– Что ж, это сильнее меня.

– Макс! Раньше ты говорил совсем другое.

– Я знаю, дорогая. – Он поцеловал жену в шею. – Но это же всего лишь портвейн.

– Это не «всего лишь портвейн». Твое пойло – самая настоящая гремучая смесь.

– Прекрати называть его пойлом. Прошу проявлять уважение к благородному напитку.

– Роуленд, если ты ему этого нальешь, начнет болтать и не закроет рот до завтрашнего вечера.

– А мне нравится его слушать. И тебе – тоже.

– А как насчет Линдсей, а? – Шарлотта кинула на мужа подозрительный взгляд. – Ты думаешь, я не заметила, как ты нашептывал ей что-то на ухо – еще до того, как приехали соседи?

– Я не нашептывал. Я просто самым обычным образом рассказывал Линдсей кое-какие детали…

– Рассказывал про девиц Роуленда, не так ли? А ну-ка, посмотри мне в глаза, Макс!

– Ну, я про них лишь упомянул. Ей-то до этого какое дело! Тем более, что я говорил только правду и ничего, кроме правды. – Макс поднял бокал к свету и оценивающе поглядел на его содержимое. – Кстати, ты была совершенно права, говоря об извращенном мышлении женщины. Я понял это, как только рассказал обо всем Линдсей. У нее в глазах вспыхнул такой огонек…

– Зачем ты это делаешь, Макс? Ты ведь говорил…

– И почему только все женщины такие? Почему ваш женский пол такой странный? Репутация Роуленда должна заставить любую женщину бежать от него, как черт от ладана.

– Женщинам не свойственно благоразумие. В этом – их сила и их проклятие. Но ты не ответил на мой вопрос.

– После того, как я позвонил тебе с работы, я передумал. А может, это случилось позже – по пути домой. Нет, скорее – когда я разговаривал с Роулендом сегодня вечером. Даже не полностью передумал, а наполовину. А может, подумал я, Шарлотта права, и от небольшого вмешательства с нашей стороны не будет вреда? Ты ведь часто бываешь права. Ты у меня – умница.

– Прекрати целовать мою шею, Макс! Мне щекотно!

– А что прикажешь тебе целовать? Запястья? Колени? Или – ноги?

– Макс, отправляйся в гостиную и налей им этого чертова портвейна. Но только – по одному бокалу. А Джини – двойную порцию.

– Портвейн двойными порциями не наливают, – со знанием дела заявил Макс. – Это тебе не пошлое виски.

– В таком случае дай ей самый большой бокал. Я ее очень люблю, но за один только сегодняшний вечер она шесть раз пыталась дозвониться до Паскаля. Я от этого с ума сойду.

* * *

Этому заговору не суждено было осуществиться. Джини от «Фонсеки» отказалась, а Роуленд, выпив лишь половину бокала, произнес пылкую речь о достоинствах этого благородного напитка. Линдсей, для которой все спиртные напитки ничем друг от друга не отличались и были полезны, когда нервничаешь, выпила свою порцию неосмотрительно быстро.

Без четверти одиннадцать зазвонил телефон. Джини, которая в этот момент рассеянно слушала Роуленда и отвечала ему короткими фразами, приподнялась со стула. Шарлотта пошла в кабинет Макса, чтобы ответить на звонок, а Роуленд снял с полки книгу и открыл ее. Джини опустилась на краешек стула и напряженно ждала.

Вернувшись, Шарлотта старательно избегала ее вопрошающего взгляда.

– Линдсей, звонит этот чертов Марков, – быстро проговорила она. – Заявляет, что ему необходимо поговорить с тобой немедленно. Он звонит из машины. И находится, если хочешь знать, в Париже.

Линдсей с тяжелым вздохом поднялась, прошла в кабинет Макса и взяла трубку.

– Нет, ты только послушай! – начал он без всяких предисловий. – Какая поэзия? Какое проникновение в суть вещей! Согласна ты со мной? Да или нет?

Вслед за этим он, очевидно, поднес трубку к колонке автомобильной магнитолы, и Линдсей услышала старую песню «Успокойся, мое глупое сердце».

– Марков, – с нажимом проговорила Линдсей, чувствуя, как «Фонсека» горячит ей кровь. – Кто дал тебе этот номер? Луиза? Сейчас уже полночь, Марков! Когда я впервые услышала эту песню, то сочла ее полным дерьмом. Она и теперь им остается.

– Как? Неужели она не трогает твою душу? До чего же ты нечувствительная! Ну, как дела в Максополисе? Чем вы там занимаетесь?