Пилот ракетоносца. Выбор курса - Макс Мах

Принципы пилотирования одни и те же, а Эрик, даже со своей хворью, высококвалифицированный и, что самое главное, опытный пилот. Конечно, есть риск, что он этой попытки не переживет, но на борту «Чалдона» шансов выжить тоже немного…

— Не дури! — резко повернулась к нему Алена. — Ты еще после своего отравления не оправился!

— Про отравление я тебе ничего не рассказывал, — встревожился Эрик.

— Сразу после покушения вас осматривал мой личный врач, — повернулась к нему госпожа наместница. — Он полагает, что вы оправляетесь после передозировки нейростимуляторов седьмого уровня. Только ради бога не спрашивайте меня, что это такое. Я все равно не знаю. Но врач говорит, что это стимуляторы, позволяющие эффективно пилотировать ударные ракетоносцы…

Дискуссия продолжалась десять минут и закончилась полной победой Эрика. Его аргументы оказались сильнее, и вскоре штаб перешел к обсуждению технических деталей, а еще через двадцать минут Эрик уже занимал место пилота в штурмовом корвете. «Сапсан» оказался действительно меньше имперских фрегатов, но устроен был рационально, и управление у него было достаточно простым. По случаю военной необходимости сибиряки раскрыли перед Эриком несколько своих военных тайн, которые, впрочем, ничего нового собой не представляли. У них тоже имелись шлемы с адаптивным интерфейсом и кое-какая нейрохимия, совместимая — если исходить из принципа, что все мы люди — с организмом Эрика. Но, если честно, это снова, как и в первом его сражении, была чистой воды авантюра. Успех или неуспех, жизнь или смерть… Слишком много переменных, не просчитываемые вероятности и целый короб весьма спорных допущений…

— Ну, что, господа, — сказал он, включив внутреннюю связь, — никто не передумал?

— Никак нет, сэр! — ответил за всех инженер. — Мы все добровольцы.

— Я знаю… Спасибо, Цзюань.

Экипаж корвета был маленький, всего пять человек, но зато все эти парни и девушки отличались физической выносливостью и умели работать при высоких перегрузках.

— Готовность номер один! — передала рубка. — До сброса девять минут.

* * *

Для сброса ракетоносцев сибиряки использовали гравитационный толкач, что в обычной ситуации не давало им никаких преимуществ по сравнению с механизмом запуска, используемым на имперских кораблях. Однако в тех редких случаях, когда экипажи «Сапсанов» комплектовались из людей, способных переносить высокие значения перегрузок, сибирское устройство могло сыграть решающую роль. Сегодняшний сброс был произведен по сложной схеме. Сначала артиллеристы «Чалдона» выпустили в сторону быстро приближающегося британского крейсера порядка двухсот снарядов, представлявших собой имитаторы противокорабельных ракет. На большой дистанции, а дистанция все еще была неподходящей для сколько-нибудь уверенного поражения, эти снаряды действительно воспринимались приборами защитного контура как настоящие ракеты. На борту британца наверняка смеялись от души, наблюдая за тем, как выпущенные сибиряками «ракеты» потихоньку набирают скорость, ложась на боевой курс. Лететь им предстояло минут десять, а значит, у британцев было достаточно времени, чтобы распределить цели, прицелиться и расстрелять медленно приближающиеся «ракеты», как мишени в тире. Но Эрику нужны были только первые пять минут, потому что после этого противник обнаружит обман и поймет, что тут даже сбивать нечего, потому что имитаторы физически неспособны причинить броне крейсера какой-либо вред. Они просто не долетают до цели, «прогорая» насквозь. Однако сибиряки создали глубокоэшелонированную атакующую волну. После первых залпов, выбросивших навстречу противнику сотни снарядов-имитаторов, они начали запускать настоящие противокорабельные ракеты вперемешку все с теми же снарядами-обманками. Собственные ускорители этих ракет включились как раз на «границе опознания», когда оставалось чуть больше пяти минут полета с заданной скоростью. Скорость ракет возросла скачком, и через тридцать секунд, преодолев почти половину пути, они оказались гораздо ближе к крейсеру, чем предполагали британцы. После этого в дело вступили ускорители второй ступени, резко выбросив ракеты еще дальше вперед, и следящие контуры британца пришли «в недоумение», пытаясь определить, где настоящие цели, а где имитаторы. Впрочем, сбой в работе оборонительного контура длился недолго — если бы дело касалось одних только этих ракет, — но достаточно, чтобы дать фору Эрику и его экипажу. Сброс «Сапсана» был произведен в обход всех нормативов, и в течение доли секунды люди испытали перегрузки в тридцать «жэ». Ракетоносец вылетел, сразу набрав скорость, которая позволила ему в течение следующих шестидесяти секунд догнать вторую волну противокорабельных ракет и включить свои двигатели одновременно с их ускорителями. В этот же момент «Чалдон» открыл плотный артиллерийский огонь по британцу, а Эрик, борясь с восьмикратными перегрузками, вел свой «Сапсан» навстречу ответному огню. Единственным преимуществом ракетоносца являлось то, что, скорее всего, его еще не вычислили, и вражеские противокорабельные ракеты летели не к нему, а к сибирскому крейсеру. Плюс у него было два силовых щита и этого должно было хватить для всякой мелочи.

Итак, время уверенного огневого контакта приближалось, и Эрик должен был проделать свой головоломный — в прямом и переносном смысле — трюк раньше, чем появится реальная опасность поражения для «Чалдона» и его экипажа. И в этот момент он понял, что тревожило его на протяжении первых минут полета. Он не попрощался с Анной и не оставил прощального письма Вере. Об Алене он в этот момент не думал и совершенно не удивился этому факту, когда обнаружил его перед самым началом главного маневра. Алена была красивой женщиной, и ему с ней было хорошо, но эти отношения не могли продолжаться долго. Они оба знали об этом, но ни одному из них это не мешало. А вот Веру Эрик по-прежнему любил. Скучал по ней, и горевал сейчас о том, что умрет, не оставив ей никакого даже самого короткого послания. В этом смысле сложнее всего было разобраться с его чувствами к Анне, впрочем, он успел только подумать об этом, но на анализ мыслей, чувств, переживаний уже не было времени. Начинался последний акт драмы, которая легко могла превратиться в трагедию.

— Экипаж, — сказал он в переговорное устройство, — время! Катя, включайте автомат. Джинг, ракеты на боевой взвод. Дзюань, мне понадобится вся мощность двигателей, и активируй, пожалуйста, привод. Удачной охоты, господа!

Эрик еще произносил последнюю фразу, а система жизнеобеспечения уже вводила ему в кровь ту дрянь, которую на Сибири называют «Чжун Куй»[54]. Сначала он почувствовал укол в районе сонной артерии, затем кровь понесла по телу волну смертельного холода, и на этом все кончилось. Ни мыслей, ни чувств. Ничего. Тишина, покой, смерть. Возможно, в тот момент Эрик действительно умер. Его организм просто не справился с сибирской нейрохимией, и яд убил его раньше, чем он успел что-нибудь предпринять. Он даже не успел понять, что умирает. Однако, как тут же выяснилось, его время еще не пришло.

Эрик пришел в себя рывком, словно вынырнул на поверхность, к свету и воздуху, из темной глубины бездонного омута. Вынырнул мокрый от пота, с заполошным дыханием, с цветными пятнами перед глазами. Впрочем, дыхание вскоре выровнялось, а мельтешение цветного конфетти перед глазами преобразовалось в развертку виртуального экрана, который сгенерировал для Эрика включившийся — пока он был без сознания — адаптивный интерфейс.