Не называй меня по имени - Анастасия Франц

Конечно, я не имею права судить их, но это низко. После всего того, что произошло и хоть я понимаю, что сама во всём виновата. Полюбила жениха сестры, сводной сестры, но это совершенно не повод меня травить. Я ведь могла не выжать. Могла умереть и меня бы закопали в холодной, сырой земле. Как бы они жили… Как бы жила Кира с этим? Была бы её совесть чиста? И теперь я понимаю, была бы. Она бы продолжала жить вместе с Марком, только жил бы он с ней, любил, старался беречь так же, как и меня?

И я тоже дура…. Оставила любимого одного, а ему теперь там плохо без меня. Ничего не сказала, что чувствую себя плохо, до последнего молчала. Не хотела, чтобы он беспокоился. Дура. Как будто сейчас не беспокоится.

Друзья установились на меня ничего не понимая. И я по порядку стала всё рассказывать. Как мне было плохо, как поняла, что эта Кира мне что-то подмешивает. О сне, в котором была моя родная мама и обо всё том, что она мне рассказала.

Ребята были в шоке. Сидели то открывали, то закрывали рот, не произнося не слова. А я окуналась постепенно в те эмоции, боль, что мне причинили «родные». Какой же я дурой была.

Но всё это мало меня волновало. Я хотела видеть Его. Марка.

— Где Марк? — парни установились на меня, не зная, что сказать.

— Мишель, — начал Кир, но я тут же его перебила.

— Кир, пожалуйста… Мне нужно знать где он и как. Жизненно необходимо, — покачала головой. Егор вздохнул, потёр лоб и начал говорить за друга.

— Мишель, он уже больше двух месяцев заперт у себя в квартире. Не выходит и нам не позволяет зайти. Пьёт безмерно, — я ахнула, прикрыв рукой рот. Мой родной, мой любимый мальчик. Ему плохо и больно.

— Я должна его увидеть. Прямо сейчас. Немедленно, — стала освобождаться от одеяла, пытаясь встать, но рука Вербинского сдержала меня, схватив не больно, но чувствительно.

— Ты никуда не пойдёшь! — рявкнул так, что я вся сжалась.

— Мишель, Влад прав, — ответил друг любимого. — Здесь ты в безопасности, и никто кроме нас не знает, что ты жива.

— Что?! — я не могла в это поверить.

Как не знают, что я жива? Разве так можно? Значит Марк думает, что я умерла, оставила его одного. Нет. Нет. Нет. Я должна его увидеть, обнять, сказать, что я жива, что со мной всё хорошо. Стала вырываться, просить отпустить. Всё тело стала бить крупная дрожь, словно окунулась в холодный прорубь. Силы мои кончались, которых, по сути, почти и не было, но всё-таки я смогла выкрутиться и побежала к двери, как вдруг она сама открылась, запуская внутрь человека, которого совершенно не ожидала здесь увидеть.

— Ты?! — вскрикнула эхом.

— Да, дочка, — упала тряпичной куклой на пол не в силах больше стоять. Отец присел возле меня и бережно забрал меня в кокон своих объятий, нежно гладя по макушки, а я всхлипывала, жмусь к нему ближе.

Мне так его не хватало. Папа. Папочка. Мой родной и дорогой родитель.

— Ну, принцесса, не нужно плакать, — я подняла на него голову, а он смахнул мои слёзы с щёк, ласково улыбнулся. — Прости меня, родная, — я покачала головой.

— Нет, папочка. Не проси прощения. Я всё знаю. Ко мне приходила мама и она мне всё рассказала, — отец сгрёб меня в охапку, прижав к своей груди, а я так давно об этом мечтала. Знала, что он меня любит. Любит, как родную дочку, охраняет, как зеницу ока, переживал, но не подавал этому вида.

Я не заметила, как мы остались с ним вдвоём. А потом мужчина поднял меня на руки и сел со мной на кровать, усадив к себе на колени, как в детстве, и тихо стал рассказывать о том, как познакомился с мамой, как полюбил её, как место себе не находил, когда она пропала и о счастье, когда появилась. О той боли, когда на последнем вздохе, сказала, как любит и как благодарна ему за меня.

Я тихо сидела и слушала отца, а по лицу скатывались слёзы. Отец прижимал меня к своей груди и просил прощение за молчание, за то, что жила в этом кошмаре, за то, что позволил этому случится. Обещал, что теперь всё будет по-другому и меня никто больше не обидит, не сделает больно, а я только и могла хвататься за его плечи и кивать головой, соглашаясь.

Сколько дней прошло? А какая нахуй разница. Я мёртв. Мёртв душой и доживая свои дни в одиночестве в этой тёмной квартире, куда не ступала нога человека вот уже два месяца с того момента, как умерла моя девочка. Мне всё равно. Мне чхать на свою жизнь и что будет со мной сегодня, завтра, да если сегодня всё взлетит на воздух. Так будет даже лучше. Быстрее пойду к своей Мишутке.

По всюду разгром в квартире. Я превратился ни в что. Кто-то каждый раз пытается до меня дозвониться, стучит в дверь, а я в некой прострации, куда является моя хрупкая малышка и крепко меня обнимает, гладит по голове и нашептывает, как соскучилась и как ей меня не хватало.

— Марк, открывай, — грозный голос за дверью и сильный стук.

— Уходите!

— Мы не уйдём. Нам нужно серьёзно поговорить, — что они прокопались ко мне. Пусть отстанут от меня, живут своей жизнью. — Марк! — вновь громкое.

— Да иду я, иду, — медленно стал подниматься. Тело плохо слушалось, язык заплетался.

По всей квартире разбросаны бутылки, но мне наплевать кто и что обо мне подумает. Слегка покачиваясь, побрёл в сторону двери с бутылкой виски или водки в руке. Как только я открыл дверь, меня тут же взяли за шиворот и резко встряхнули. Я сначала ничего не понял, но потом сфокусировав взгляд увидел физиономию Влада, бывшего жениха моей крошки.

— Ты ничего не попутал? — разозлился я, с силой, какая была во мне толкнул его. — Какого хера ты тут делаешь?

— Поговорить пришёл, — Вербинский дёрнул вверх бровью, посмотрев в каком я виде и спрятав руки в карманы направился на кухню.

Мне больше ничего не оставалось делать, толкнув дверь рукой, чтобы она закрылась пошёл следом. Зашёл в большую по размерам кухню. Она плавно перетекала в гостиную, и из-за этого казалась огромной. В красно-чёрных тонах, обставленная по современным технологиям. Барная стойка, где сейчас сложа руки на столе сидел Влад и буровил меня взглядом.

Я прошёл к мусорному ведру, выкинув вновь пустую бутылку и сел напротив него, по-хозяйски развалился.

— Чего тебе? — нарушал первым тишину. — Говори и проваливай. Я сегодня не настроен для общения, — Вербинский только хмыкнул.

— Ты меня выслушаешь и будешь делать всё то, что я сказал.

— С чего бы это? Кто ты мне, что я тебя слушался? Зять, отец, сват? Никто! Так что говори и выметайся.

— Хватит корчить из себя не понятно кого и прожигать свою жизнь. Ты понимаешь, что твориться за этой квартирой.

— Меня не интересует, — покачал я головой и достал из пачки, что лежала на столе сигарету с зажигалкой.

Медленно встал и подошёл к окну, закурил. Давно уже не курил, а точнее двадцать минут как. Я понимаю, что всё это неправильно и я должен взять себя в руки, но мне наплевать. Останавливает только то, что обещал Мишель ничего с собой не делать, но это не значит, что я не могу травить себя.