Наследие последнего тамплиера. Кольцо - Хорхе Молист

— Ты считаешь, что моя картина не оригинал? — разочарованно спросила я. — Значит, твой отец подарил мне фальшивку?

— Нет, — твердо ответил Ориоль. — Посылать тебе подделку? Какая нелепость! Порой мне кажется, что он любил тебя больше, чем меня. Энрик имел достаточно денег для того, чтобы приобретать любые картины, которые пришлись ему по вкусу. Кроме того, его считали транжирой. Уверен, эта картина подлинная.

— Но как же случилось, что на пальце моей Девы Марии все же есть кольцо?

— Это, вероятно, какой-то знак.

— Знак? — удивился Луис. — Какой знак? Может, тебе, человеку, знакомому с древним искусством, он о чем-то говорит, но только не Кристине и не мне. Мы его пропустили бы, не заметив.

— Кто, по-твоему, поместил этот знак на картине? Автор оригинала или это сделано позднее?

— Уверен, это тот же человек, который замаскировал в рисунках послание.

— Таким образом, триптих содержит послание? — спросил Луис.

— Да. Читая манускрипт, вы увлеклись и забыли спросить меня, что дала рентгеноскопия. Сегодня утром я получил ответ.

— И что же ты узнал? — Я сгорала от нетерпения.

— На обеих досках, в их нижней части, у ног святых и в полном соответствии с тем, что мой отец написал в завещании, есть надпись, позднее замазанная краской.

— Что там написано? — быстро спросил Луис.

— На одной — «сокровище», на другой — «морская пещера».

— Сокровище находится в какой-то морской пещере! — воскликнула я.

— Да. Похоже, так, — кивнул Ориоль. — И это точно соответствует истории, которую мы только что выслушали. Ленда и Сагвардия поручили спрятать сокровище моряку.

— Итак, у нас теперь есть ключевое направление поиска, — сказал Луис.

— Да, это важно, — подтвердил его кузен. — Но недостаточно. Кто знает, сколько подводных пещер на нашем побережье. Для поиска у нас все Западное Средиземноморье. И даже если мы ограничим район поиска тем, что находилось в ведении брата Ленда, у нас останутся береговая линия Каталонии, включающая французское побережье Перпиньяна и Монтпельера, побережье Валенсии, часть побережья Мурсии и Балеарских островов. Если пойти дальше, исключив прибрежные территории Корсики, Сардинии и Сицилии, то без дополнительных данных на эти поиски нам понадобится вся жизнь.

— Значит, нужно найти и другие направления поиска, — сказала я.

— Нам не хватает третьей части триптиха, — заметил Луис.

— Мне пришлют ее, — заверила его я, размышляя о том, как убедить мать.

— Я вылетаю в Барселону, — сказала мать, услышав мой голос.

— Ты?! — изумилась я. — Зачем?

— Послушай, Кристина, там происходит что-то странное. Я никогда не застаю тебя в гостинице. Даже в то время, когда тебе следует быть в кровати. Думаешь, я дура? Ты живешь не в этой гостинице. Для тебя оставляют сообщения, на которые ты позднее мне отвечаешь. Интересно откуда.

«Ну и ну, — подумала я, — мамочка когда-то тоже была дочкой».

— Думаю, ты слишком много врешь, — продолжала она. — Забудь о наследстве Энрика, о его историях и сокровищах. Он всегда был большим фантазером. Твое место здесь, в Нью-Йорке, возвращайся.

— Мама, я уже говорила тебе, что хочу до конца разобраться в этой истории, независимо оттого, плод она фантазии или нет. А ты оставайся дома. Ты четырнадцать лет не была в Барселоне, а теперь вдруг заторопилась. Позволь мне завершить мое дело, а после этого предъявляй свои права на меня.

— Ага! Я тебя побеспокою?

— Ты не беспокоишь меня, мама. Но это мое личное дело.

— Хорошо, раз не беспокою, прилечу послезавтра. Я уже познакомилась с расписанием. Ты встретишь меня в аэропорту?

О нет! Я встревожилась, представив, как мы с матерью и кузенами сидим и разговариваем о сокровище. Какая нелепость! Или пытаемся выудить какие-то сведения у комиссара Кастильо. И обе показываем ножки. Тоже мне, пара детективов! Или с Алисой. Сомнений не было: мать не может видеть Алису даже на фотографии. Конечно, пообщавшись с ней сама, я заподозрила, что у матери есть на то какие-то причины…

— Конечно, — вырвалось у меня. — Честно говоря, здесь ты будешь стеснять меня, мама.

На линии воцарилось молчание, и я почувствовала себя виноватой. Бедняжка! Такое у меня с матерью уже бывало.

— Ты в ее доме? Да? — спросила она наконец.

— Что? — Этого я не ожидала.

— То, что ты поселилась в доме Алисы. Я не ошибаюсь?

— Ну и что, если это так? Я уже не девочка, мама. И уже давно сама принимаю решения.

— Я тебе говорила, чтобы ты не имела с ней ничего общего. Есть то, чего ты не знаешь. — Мать уже не порицала, а умоляла меня. — Эта женщина опасна. Уезжай оттуда. Пожалуйста. Я прилечу в Барселону, и ты вернешься в Нью-Йорк со мной.

— В следующий раз, мама. — Ее настойчивость раздражала меня.

— Поверь мне. Я знаю, что для тебя полезно.

— Не траться на путешествие. Ты меня здесь не найдешь. — Мать снова замолчала, а мне стало стыдно, что я позволила себе так с ней разговаривать, но подчиняться ей не хотелось. Да, жизнь чревата опасностями, а мать любит меня и преисполнена по отношению ко мне благих намерений, но я не позволю, чтобы Мария дель Map ограничивала мою свободу. — Мне очень жаль, мама, но не вмешивайся. Я поступлю так, как считаю нужным. — И при этом подумала: кто это сказал, что быть единственной дочерью легко.

— Прилечу, хочешь ты того или нет.

— Ты вольна делать то, что тебе заблагорассудится, и ехать, куда захочется. — Сейчас, когда мама начинает применять силовые приемы, нельзя допустить, чтобы она слишком храбрилась. — Но на меня не рассчитывай.

В ответ — молчание.

— Ты там, мама? — спросила я.

— Да, любовь моя.

— Ты поняла, что я сказала?

— Послушай, давай сменим тему, сегодня ты неуправляема. — В тоне матери соединились раздражение и покорность. Меня удивило, что она так легко вышла из боя. Но потом мать спросила: — Ты зачем позвонила?

Услышав о ее предполагаемой поездке в Барселону, я забыла о цели своего звонка. Я хотела убедить мать в необходимости отправить мне картину. И тогда меня осенило. Она только этого и ждала.

— Ах да, мама. Совсем забыла. Мне нужно, чтобы ты прислала картину на дереве.

— Вещь эта дорогая. Лучше, если я сама привезу ее.

— Но, мама! Опять? Мы уже говорили об этом.

— Мы с картиной прибудем как одна партия товаров. — В ее голосе звучало торжество.

Я лишилась дара речи. Мы обе понимали, что победила она. А я сдалась на милость победительницы.

— Ты не вправе удерживать картину, — жалобно пробормотала я. — Она принадлежит мне.