Охота на русскую Золушку - Анна Трефц

Мия со стуком поставила стакан на стол и оглянулась в поисках пакетика с попкорном. Не нашла. Поэтому, скрестив руки на груди, уперлась в меня требовательным взглядом. А я улыбалась. Облегченно, если честно. Мой музейный Берти снова пришел на помощь. Как будто почувствовал, что я в нем нуждаюсь.

— Ты ведь не забыла?

— Забыла о чем? — я уже поняла, что последует дальше, но о забывчивости тут и речи не шло. Скорее об отсутствии внимания.

— Выставка в Оксфорде. Вчера ты согласилась.

— О! Я пропустила, что она сегодня.

— Прости меня, — он заметно сник, — Я не хотел навязаться…

— Берти, я пойду, куда угодно! — надеюсь, это не прозвучало слишком… э… отчаянно. Мия сделала круглые глаза и для верности толкнула меня в бок. Я одумалась и закончила уже более сдержанно, — В том смысле, что у меня выдалось поистине ужасное утро. И мне необходимо отвлечься.

— Надеюсь, ничего серьезного? — Я прямо увидела, как он сдвинул свои идеальные брови на идеальной переносице. — Сущая ерунда, — заверила я его под поощрительные кивки Мии, которая при этом не забывала выкручивать мне руку.

Что тут скажешь, англичане знают толк в светской беседе. Ни слова лишнего. С Берти мы договорились встретиться у библиотеки моего колледжа в два часа после полудня.

— Кто он? — тут же вцепилась в меня подруга, едва я отложила телефон в сторону.

— Обычный парень. Студент. Представился, как политолог. Но по виду чистый ай-тишник.

— Симпатичный?

Я задумалась. Насколько мне нравится внешне Берти?

— А знаешь, да… — неожиданно для себя призналась я.

Если так посудить, то он, конечно, не в моем вкусе. Мне всегда нравились жгучие брюнеты. Мама до сих пор вспоминает, как я бегала за аниматором в турецком отеле. Мне тогда было шесть вообще-то. Но, похоже, ничего не изменилось. Я по-прежнему схожу с ума именно от таких вот темных во всех смыслах личностей. А Берти неисправимый блондин. Высокий, скорее тощий, чем стройный, сразу видно, что спортом не увлекается. Но родители наградили его правильными чертами лица. Такими, которые с возрастом превратят симпатичного парня с розовым румянцем на скулах в приятного мужчину с волевым подбородком. И глаза у него, конечно, потрясающие. Серые. Такие транслируют стальной взгляд, но иногда, только для избранных согревают пепельно-бархатным. Словно кутают в теплый флисовый плед.

— Ты чего покраснела? — Мия оглядела меня с подозрением, — Тебе нравится этот Берти? Да?

Сейчас я вдруг осознала, что он мог бы мне понравиться. Если бы мы встретились с ним не вчера, а, скажем, две недели назад. Когда мое сердце еще не сжал в своем кулаке Марко Сеймур. И тогда, наверное, я бы даже наплевала на свою предрасположенность к брюнетам. У меня сестра есть двоюродная, которая с пятнадцати лет твердила что по уши влюблена в Алекса Петтифера. И вообще, если парень не блондин, так она на него и смотреть-то не станет. А потом сходила на «Дюну», и где теперь этот Петтифер? Все стены ее комнаты увешены постерами с брюнетом Тимоти Шаламе. Так что и у меня бы наверняка получилось сменить цветовую ориентацию с таким милым парнем как Берти. Главное ведь, чтобы человек нравился. А Берти из таких, которые мне точно нравятся. Он умный, интересный, деликатный, что не маловажно. Терпеть не могу таких, которые: «Эй, малышка, как дела? Го в клуб. Го сосаться». Фу! Конечно, если подумать, то Марко Сеймур такой и есть. Ну, может лишь слегка рафинированный вариант пикапера на районе. От ненужных воспоминаний свело сердце, а за ним и всю грудь. Между ребрами заныло, горло перехватило судорогой.

— С тобой точно что-то не так, — Миа посмотрела на меня с пытливым интересом врача скорой помощи, — То краснеешь, то бледнеешь. Лучше выпей. Поверь третьекурснице с огромным опытом социальной адаптации в студенческих городках, легкий коктейль лучшее средство от похмелья.

— Нет у меня похмелья…

Хотя… можно ли считать похмельем, когда любовь и желание мешается с разочарованием и болью от невозможности быть с тем единственным, без которого все не нужно. Симптомы схожие, а если учесть, что наши чувства это, по большей части, химические реакции, происходящие в разных внутренних органах, то и действие они оказывают сходное. Нет, так я с ума сойду. Мне не нужно еще и думать о Марко. Достаточно того, что я о нем постоянно чувствую.

Берти подкатил к автобусной остановке возле библиотеки, где мы договорились встретиться. Меня порадовал его Вольво не первой свежести. Я даже облегченно выдохнула. Какое счастье, что не очередной навороченный автомобиль. Последнее время мне везет на парней с пафосными машинами, которые стоят как пять квартир моих родителей. Мне в таких страшно неуютно несмотря на то, что их салон, понятное дело, повышенной комфортности. Но я в них чужеродный элемент, мне куда спокойнее и уютнее ехать в автомобиле моего среднего класса. В таком вот Вольво или Ситроене я могу расслабиться.

Оделся Берти тоже демократично: джинсы, рубашка, блейзер какого-то университетского клуба, кроссовки. Я порадовалась, что он не вырядился как Платон или Марко, чтобы я в своем простом платье выглядела рядом секретаршей.

— Что за выставка? — запоздало поинтересовалась я.

— Линкольн-колледж выставляет гравюры Джона Фарбера-старшего. Организаторам удалось собрать большую коллекцию портретов основателей Кембриджского и Оксфордского университетов.

— Ничего себе! — а я пропустила такое событие у себя под носом! Ну да, я ведь занималась совсем не искусством, а черт знает чем! Разгуливала с сумкой от Платона, цепляла на нее Марко Сеймура…

— Профессор Томсон с факультета истории искусств большой специалист гравюры 17-го — 18-го веков воспользовался своими профессиональными и личными связями, чтобы собрать потрясающую коллекцию. На это стоит взглянуть.

— Но ты вроде не искусствовед. Откуда же узнал о выставке?

— Повезло, — он пожал плечами, улыбнулся мне открыто и искренне.

Действительно, чего я прицепилась? Может объявление увидел. Странно, конечно, что парень типа Берти, который занят совсем другими материями, он же будущий политолог, интересуется старинными гравюрами. Хотя, с другой стороны, мы познакомились в Британском музее возле древнеегипетского саркофага. Со мной все понятно, я почти профессиональный искусствовед, но он-то что там делал? Ведь парни заканчивают ходить по музеям лет в двенадцать. Примерно в этот же период они учатся говорить нет родителям. И мне кажется, два этих факта связаны между собой. Но Берти оказался в музее по личной инициативе. Возможно, не так он и прост, как мне показалось поначалу. Мы встали на светофоре. Я повернулась к нему и потребовала:

— Расскажи о себе?

Скулы его мгновенно порозовели. Он сжал губы,