Белое дело в России. 1920–1922 гг. - Василий Цветков

Компромисс с военными предполагал созыв 25 апреля Особого Совещания командного состава Армии, призванного «выяснить все материальные нужды» и предложить конкретные изменения в составе военных и гражданских ведомств, ответственных за снабжение. «Болевые точки» во взаимоотношениях фронта и тыла, казалось бы, должны были найти решение[1130].

Однако подобные заявления, явно рассчитанные на укрепление авторитета Правительства в военной среде (на Праздник Светлого Христова Воскресения, 9 апреля был издан «программный приказ» № 287, подчеркивавший статус армии как новой государственной силы в «возрождении России» – см. приложение № 18), все же не вполне достигали намеченных результатов. В приказе от 19 апреля генерал Вержбицкий, недвусмысленно называя белоповстанческие отряды «Добровольческой армией», не только подчеркивал их прямую преемственность от армии Колчака, но и стремился отметить «государственное» их значение для белого Приморья: «Понеся неисчислимые потери в боях, Армия пронесла через необъятные пространства Сибири…, в неприкосновенной чистоте свои идеи служения Родине и сейчас продолжает оставаться твердой и непреклонной на своем тяжелом посту, охраняя от натиска большевизма последний клочок родной земли, на котором еще теплится искра истинной Русской государственности и истинной свободы». Вержбицкий высказывал при этом уверенность в том, что добровольцы продолжат службу и после возвращения из Хабаровского похода, который, в его определении, назывался уже не операцией, направленной на соединение с повстанцами, а как «смелый и решительный налет на большевиков, громадная вылазка добровольцев из своей крепости – Приморья»[1131].

Правда, белоповстанческое «добровольчество» держалось и на весьма своеобразном отношении к власти и ее носителям. Типичной для истории Белого движения была ситуация, при которой недовольство теми или иными действиями властей могло привести к нарушениям воинской дисциплины, субординации, способствовало проведению некоей «самостоятельной политической линии» в военной среде.

Оппозиционные настроения росли как среди общественности (даже правой), все более и более недовольной «диктатурой братьев Меркуловых», так и среди армии, недовольной результатами Хабаровского похода и обвинявшей в неудачах «предательский тыл», «купеческие» настроения приамурских руководителей. По воспоминаниям офицера-белоповстанца А. Еленевского, можно было подумать, что для «купцов Меркуловых» поход был «только очередной торгово-политической операцией». «Для похода нужны были деньги. За все, взятое у населения, войска платили наличными в валюте (показательная особенность нового отношения армии к жителям прифронтовой полосы. – В.Ц.)…, правительство отпустило нужные средства, но… на что и как были израсходованы эти средства – неизвестно… Почин о выступлении против красных принадлежит Временному Приамурскому правительству…, почин предложено было сделать внезапно; о зимней кампании не думали и к ней не готовились, валенки и белые маскировочные халаты войска получили только в конце января 1922 г. …В организации царила импровизация…, в материальной части владычествовала нищета не только в обмундировании, обуви, довольствии, но и в боевом снабжении…»[1132].

Аналогичные настроения выделял и Бафталовский. «В армии росло недовольство против братьев Меркуловых и, особенно, против Николая, который… несколько раз ездил на фронт «для подбадривания частей», как он говорил сам…, шутя и играя выбрасывались щедрой рукой члена правительства сотни казенных рублей в стремлении завоевать себе симпатии и популярность среди Армии… Параллельно с этим братья Меркуловы вели усиленную работу против верхов Армии, добиваясь их низложения и полного отстранения от военной работы». «Меркуловы все более и более выявляли свои самодержавные наклонности, – отмечал генерал Болдырев, – почти самовольно распоряжались финансами, разматывая остатки тех товарных ценностей, которые еще уцелели от прежних властей»[1133].

Что же касается настроений «общественности», то в них все более преобладали монархические настроения. Даже в торгово-промышленной среде, не отличавшейся заметной политизированностью, стали высказываться преимущества возрождения монархии, хотя и не «самодержавной». Еще 19 декабря (Праздник Святителя Николая Чудотворца) во Владивостоке в кафедральном соборе состоялась официальная панихида о погибшем Императоре Николае II, на которой присутствовали члены Правительства и председатель Народного Собрания.

Небольшая группа (во главе с П. В. Олениным) поддерживала монархические настроения в Собрании, будучи при этом в оппозиции правительству. «Это был достаточно продуманный ход, – вспоминал генерал Болдырев, – он вырывал у Меркуловых инициативу открытого заявления о их сложности к опоре на монархическую идею, и не только отрывал, но и делал враждебной руководящую группу несоциалистов, в том числе и большую часть Совета их съезда».

В начале января 1922 г. в газете «Экономический еженедельник» был опубликован цикл статей, озаглавленных «Хозяин новой России» (автор – А. Степной). В них недвусмысленно заявлялось о том, что теперь «хозяином» должно стать только крестьянство: «Выборы в Учредительное Собрание будут крестьянскими выборами». Политические предпочтения крестьянства могут оказаться отнюдь не на стороне кадетов (слишком «буржуазной» партии) и уж не на стороне эсеров (близких к большевикам по своим «социалистическим лозунгам»). «Крестьянство обратилось к Богу, – писал автор статьи, – а Бог – Царь Небесный. И на земле должен быть Царь – земной, т. е. Хозяин, организующий и поддерживающий земные порядки. А если это так, то вывод получается вовсе не в пользу «нарождающихся сил». Как психологические предпосылки, так и те достоверные сведения, которые доходят до нас из советской России, определенно говорят, что крестьянство в массе своей настроено в пользу монархизма. И поэтому, что вероятнее всего, в новой России мы будем иметь конституционную монархию… Земля – это ось, на которой вертится все политическое мировоззрение крестьянина, о ней он мечтал сотни лет, как о собственности, она грезилась ему во сне и наяву.

Воображению его рисуется сейчас свой мужицкий Царь, Царь – Хозяин, который прежде всего будет защищать его мужицкие интересы, его землю, его труд. И в этом нет ничего удивительного; большевизм при всей его пагубной политике, все же внес в миросозерцание деревни и нечто положительное: он ей показал, что государством правит тот класс, который стоит у власти. Он увидел, что в советах верховодит городской рабочий. Крестьянин теперь сам хочет верховодить и распоряжаться судьбами государства, но и через посредство своего мужицкого хозяина. Без этого хозяина он не представляет себе порядка. Советская власть потому и «опанкрутилась» (обанкротилась. – В.Ц.), – так думает крестьянин, – что у нее не было хозяина, а рабочие без хозяина всегда были дармоеды и шалопаи.