Богатство - Валентин Пикуль

— Быть не может, чтобы Россию с хвоста делить стали!

— А ты Аляску забыл, браток?

— Охти, тошно… А вдруг Бриттен-то прав?

Звучали, правда, и другие речи:

— Плевать мы на всякие конференции хотели! Даже если весь Дальний Восток по кускам растащат, и то Камчатка постоит за себя, и ни под японца, ни под американца мы не пойдем — хоть ты режь нас тута!

В городе все дружно ругали Бриттена:

— Ишь орел какой! Прилетел невесть отколе, в одну минуту изо всех вас американцев понаделал, да еще товорит — с вас два рубля за мешок… Видали мы эдаких, да фукать на них хотели!

Исполатов поддержал урядника Сотенного:

— Советую вам немедленно арестовать фон дер Бриттена с его бесстыжими тевтонскими глазами.

Андрей Петрович отвечал, что у него нет юридической основы, чтобы, опираясь на нее, произвести арестование.

— Вы арестуйте его, — настаивал Исполатов, — а уж после войны пусть седовласые сенаторы кассационного департамента ковыряются в законах, выясняя, была у вас основа или таковой не было.

Соломин пригласил фон дер Бриттена в правление, где в присутствии многих свидетелей заявил ему:

— Я вынужден составить протокол о распространении вами слухов, вредящих настроению умов на Камчатке.

— Протокол… с какой целью? — фыркнул барон.

— С целью привлечения вас к ответственности…

Сказав так, Соломин повернул на столе судейское зерцало, обратив его к барону той гранью, на которой начертано: «Всуе законы писать, когда их не хранить или ими играть, яко в карты, прибирая масть к масти, чего нигде в свете так нет, как у нас было…» (слова старинные, еще петровские!). После чего все рассказы Бриггена о руинах Владивостока, о гибели флота российского, о конференции держав относительно раздела русских владений на Дальнем Востоке — все это (включая и наценку в два рубля на мешок муки) было тщательно запротоколировано. Закончив писать, Андрей Петрович спросил: — Вы по-прежнему утверждаете, что Камчатка должна отойти под владычество Соединенных Штатов Америки?

— Да, вместе с Чукоткой, а Сахалин — Японии.

— Ладно. Подпишитесь вот тут, барон…

До самого последнего момента Соломину казалось, что Бриттен побоится оставить свое факсимиле под таким документом. Но барон, не смутившись, подсел к столу и с видом, будто свершает благое дело, расписался внизу протокола. Соломин намекнул:

— А если я посажу вас в карцер?

— Вам диагноз уже поставлен, — нагло отвечал барон. — Я вообще не понимаю, чего вы тут раскомандовались? Можете сажать. Но выручать меня станет уже не Петербург, а Вашингтон!

Когда он удалился. Сотенный сказал:

— Вот погань какая… надо же так, а?

Соломин, проявив слабость воли, не нашел в себе мужества арестовать провокатора. Но если бы он послушался советов Исполатова и урядника и барон оказался бы под замком, — возможно, что камчатские события не обрели бы позже того трагического крена, который угрожал перевернуть Камчатку кверху килем.

Девятого мая Исполатов в своем полуфраке, мягко ступая торбасами, поднялся на второй этаж — в трактир Плакучего. Небрежно бросив на прилавок четвертную, попросил открыть шампанское. За столиком скромно (без выпивки) ужинали барон фон дер Бригген со своим прилипалой Heякиным… Исполатов послушал, о чем они беседуют, и во всеуслышание заявил барону:

— Сейчас же прекратите дурацкие разговоры о гибели России, иначе я в два счета выброшу вас отсюда.

— Кто это такой? — спросил Бриттен у Неякина.

— Тип! — отвечал тот неопределенно.

Вид светского фрака при засаленных торбасах вызвал у потомка крестоносцев чувство, близкое к гадливости, и указательным перстом, сверкнувшим перстнем, Бриттен указал трапперу на дверь:

— Попрошу вас удалиться и впредь не мешать мне… Кто здесь, на Камчатке, хозяин — вы или я?

— Конечно, я! — отвечал Исполатов.

Два громадных синяка возле глаз никак не украшали сейчас искателя удачи. Но жестом, не менее величавым, нежели жест барона, указующий ему на двери, траппер бросил перед Плакучим еще одну четвертную: Шампанского… открой!

Вылетела пробка, коснувшись в полете последних волосинок на темени Неякина. Между рамами окна зажужжала весенняя муха, не выметенная с осени.

— Барон, — свысока заговорил Исполатов, — когда вы идете в приличный шалман, не забывайте спрашивать, какие в нем цены. Между прочим, на Камчатке за все цены очень высокие… Это вам не занюханная простаками Америка, где на два пенса можно нажраться любой патоки до отвала.

— Откуда вы, камчадалы, знаете что в Америке?

— Мы все знаем…

— Кто этот тип? — еще раз спросил барон.

— Сашка! — неопределенно ответил Неякин.

Звякнула вилка, отброшенная Бриттеном, а муха между оконными рамами стала жужжать назойливей.

— Вы ведете себя возмутительно! — выговорил Бригген с назиданием. — Но пусть содержимое моего кошелька вас не тревожит: у меня хватит денег расплатиться.

Исполатов со вздохом опустил бокал на прилавок, и все услышали, как шипит в нем шампанское.

— Боюсь, что вы, барон, окажетесь на улице раньше, нежели успеете это сделать. Но лестница для сукиных сынов — это слишком роскошно… Существует путь более короткий!

Плакучий, умудренный опытом, жалобно сказал:

— Пожалей хоть стиклы-ы… ы-ызверг!

Неякин, издав мышиный писк, скрылся за печкой. Барон фон дер Бригген только за океаном сумел оценить скоропостижность своего поражения. В долю секунды он был схвачен за штаны и за воротник. Какая-то сила оторвала его от стула. Мелькнув на прощание белыми гетрами, он описал в воздухе довольно-таки сложную траекторию и головой рассыпал перед собой стекла…

А за окном была улица, увы, — совсем не мягкая! В трактире все замолчали. Плакучий протер полотенцем стакан, зачем-то подул в него и снова стал протирать, проявив не свойственную ему чистоплотность. Неякин тихо выбрался из-за печки и еще тише спросил:

— Который час?

— А зачем тебе знать? — грустно ответствовал Плакучий.

— Да так… интересно.

— Ну, девятый. А нам с того ни легше.

Все явственно слышали, как шлепнулся внизу барон, соприкоснувшись с мостовой. Но ни единого стона не донеслось с улицы, отчего присутствующие в трактире решили, что барону амба — как лягушке.

Наконец Неякин исполнился волевым решением:

— Пойду-ка я… гляну, что с ним.

Вскоре он возвратился, пребывая в прострации.

— Вдрызг? — спросил его Плакучий. Неякин с трудом пролепетал:

— Его… не стало.