Богатство - Валентин Пикуль

Бриттена посетил в госпитале Губницкий, который не очень-то посочувствовал коллеге.

— Когда выкидывают из окна, — сказал он (на основании богатого жизненного опыта), — всегда можно успеть вцепиться в подоконник и устроить гвалт на всю Одессу. Хорошо, что это случилось с вами не в Америке, а на Камчатке, где самый гигантский небоскреб имеет всего два этажа. Но ваша нога дорого обошлась нашей компании. Капитан «Редондо» выжал из машин максимум возможного, отчего в бортах расшатались заклепки, протекли сальники гребных валов, а в котлах перегорели трубки. Пароходная контора представила мне крупный «чит».

Бриттен проглотил упрек и сказал, что его телеграмма к министру Плеве, пожалуй, догонит ту полетучку, которую отправили в Петербург петропавловские купцы, взбесившиеся от ревностного усердия Соломина.

— Он и правда сумасшедший? — спросил Губницкий.

— Глупостей от него я не слышал. Но Соломин человек нервный, задерганный и постоянно возбужден, разговаривает на повышенных тонах. Он даже хотел посадить меня в карцер.

— И почему же не посадил?

— Я на него цыкнул…

Губницкий выразил сожаление, что пароход «Сунгари», имевший предписание из Владивостока о снятии Соломина с должности, почему-то (почему?) не зашел в Петропавловск, и это спутало все карты в дальнейшей игре.

— Сейчас, — сообщил Губницкий партнеру, — японцы, наверное, уже высаживаются на Охотском побережье. Для них вооружение камчадалов явится неприятной новостью, и я уверен, что они сразу дадут Соломину хорошего пинка.

Бриттен решил поспорить:

— На ту ли лошадку вы поставили? Неужели вы думаете, что будущее на Тихом океане принадлежит Японии, а не Штатам? Эта война с Россией так обескровит Японию, что ее финансы еще не скоро обретут устойчивость на мировом рынке. В соревновании с Россией: японцев надолго не хватит — они выдохнутся.

На прощание барон коснулся руки Губницкого:

— Мой добрый друг, выручите меня! Я как-то не сообразил, что дал в руки Соломину материал для обвинений против меня. Если вас занесет в Петропавловск, сразу изымите из канцелярии протокол, составленный с моих слов… У меня была высокая температура, и я не помню, что там сгоряча наболтал!

После ухода Губницкого барона навестили в палате цветущий молодой человек с очаровательной барышней — это были наследники бывшей американской фирмы Гутчисон и Ке, которая еще в давние времена приложила к горячему телу Камчатки, вроде кровососущих пиявок, свои грабительские фактории.

— Ничего утешительного для вас я не привез, — сказал Бриттен американцам. — Мне сломали только ногу, но вам проломили бы и головы… Камчатка одинаково не приемлет ни японцев, ни американцев. Сейчас самое лучшее — выждать официальной реакции на камчатские дела из Санкт-Петербурга!

Петербург казался расплавленным от летней жары и даже пустынным — жители спасались на дачах Лигова, Вырицы и Мартышкина. По булыжным мостовым имперской столицы сухо и звонко громыхали телеги ломовых извозчиков, дворники с утра до вечера поливали раскаленные плиты панелей, городовые спасались от жары частым употреблением копеечного пива «тип-топ» марки завода «Невская Бавария».

Бригген не ошибся: полетучка камчатских торговцев и его телеграмма достигли Петербурга почти одновременно. Сообщение о сумасшествии Соломина оказалось на столе, за которым восседал пасмурный человек в черном камгаровом сюртуке, делавшем его похожим на строгого лютеранского пастора, готового в любой момент прочесть суровую аскетическую проповедь.

— Что тут? — спросил он секретаря, не читая бумаг, а лишь указывая на них длинным перстом с белым ногтем.

— К усмотрению вашего высокопревосходительства… Это был министр внутренних дел Плеве (он же и член Особого комитета по делам Дальнего Востока). Совиным взором Плеве вчитался в бумаги. Изящно изогнувшийся секретарь добавил, что в дополнение к полетучке и телеграмме Бриттена вчера телефонировали в министерство с Галерной улицы — из правления Камчатского акционерного общества.

— Мандель и Гурлянд просили ваше высокопревосходительство покончить с пагубной практикой, когда психически не проверенных людей посылают начальствовать на Камчатку. Конечно, нельзя ожидать, чтобы там началась революция, но барон Бригген своими глазами видел вооруженное ополчение.

Известие о народном ополчении обескуражило Плеве:

— Какое еще ополчение? Никто из подданных не вправе браться за оружие без высочайшего на то рескрипта… Черт знает чем это кончится! С этой Камчатки мы не имеем гроша ломаного, одни неприятности…

Плеве крякнул, машинально протянув над столом руку.

Секретарь вложил в нее большой зеленый карандаш. Плеве наложил резолюцию, чтобы камчатского начальника Соломина, впавшего в умопомешательство, немедленно удалили из Петропавловска… Секретарь оказался прозорливее министра:

— Но практически удалить его невозможно. Пока не закончилась война, мы не имеем связи с Камчаткою, а наши корабли перестали бывать там из-за японских крейсеров.

Плеве отбарабанил по столу великолепный каскад мотива из «Прекрасной Елены» Оффенбаха.

— В таком случае, — указал он, — телеграфируйте в Сан-Франциско прямо на имя Губницкого, чтобы он при первой возможности выехал на Камчатку и сам, со свойственной ему энергией, во всем разобрался. Я давно знаю господина Губницкого за исполнительного чиновника. А основанием для снятия Соломина и разоружения жителей пусть служит телеграмма от моего имени…

Через полтора месяца министр Плеве будет разорван на сто кусков эсеровской бомбой, что впоследствии дало Соломину повод перекреститься с большим облегчением:

Бог шельму метит… так ему и надо! Но в это время «Вихрь, вызванный взмахом сабли», уже — надвигался на пустынные берега Камчатки.

Соломин догадывался, что Исполатов — это тот самый ларчик, который отпирается не сразу. Как-то вечером они разговорились по душам, и траппер вскользь обронил:

— А ведь у меня когда-то было много золота…

Он показал лишь крупицу его. Самородок не больше наперстка. При этом загадочно усмехнулся:

— Вот и все, что осталось на память…

Андрей Петрович хотел поймать его на слове:

— О чем же она, эта ваша память?

Но траппер ушел от прямого ответа:

— У каждого из нас есть нечто такое, что приятно вспоминать, но еще больше такого, что мы хотели бы навсегда забыть…

Весь день дымили камчатские вулканы, закат наплывал зловеще-багровый, отблески его, словно отсветы далеких пожаров, блуждали за окнами. Андрей Петрович заговорил о другом:

— Я столь часто разлаивал Губницкого в прессе, но ни разу лично его не встречал… А вы?

— Он же торчал на Командорах, а Командоры взаимосвязаны с Камчаткой. Я раза два повидал этого паршивца.