Это останется с нами - Виржини Гримальди

– О чем вы?

– Не торопитесь, это не все! Я вижу, как вы открываете ящик, достаете деньги и возвращаете мне те тысячи евро, что я вам отдала.

Кафка больше не улыбается. Он возмущен, оскорблен и не понимает, с какой стати должен возвращать честно заработанные деньги. Жанна демонстрирует фантастическое спокойствие.

– Я поняла, как вы на меня вышли. Просмотрели рубрику некрологов. Вы регулярно это делаете, выбираете пожилых вдов и раздобываете их личные данные.

– Это низость, – говорит Тео. – Мне стоило бы прибить вас… «третьей ногой».

Жанна бросает на Кафку ледяной взгляд.

– Вот что я вам скажу, братишка: если не хотите, чтобы я подала жалобу, верните все, до последнего евро.

Убедить этого человека совсем не просто, он наверняка не впервые сталкивается с разоблачением и теперь изображает искренность, а мы не можем доказать мошенничество.

На обратном пути Тео все время шутит, я говорю не умолкая, но Жанна не реагирует. В квартире она велит нам сесть рядом с ней на диван, включает телевизор, прикрывает нам ноги пледом, откидывает голову на спинку и крепко стискивает нам с Тео руки.

64

Жанна

Как только Жанна переступила порог мастерской, на нее нахлынули воспоминания. Изменились лица, но не запахи, не звуки, не обстановка. Те, кто ее знал, покинули рабочие места, чтобы поздороваться, Вивиан, первая дама «ателье Флу»[54], долго держала ее в объятиях. Жанна вспомнила, как она пришла сюда на работу в 1980-м или в 1981-м, в год президентских выборов. Вивиан была тогда совсем молоденькой, а сегодня собирается на пенсию. Луис, Марианна, Клотильда, Поль и другие окружили Жанну, и ей вдруг показалось, что они расстались только вчера.

Уходя, она обещала «быть на связи» с бывшими коллегами, но слова не сдержала. В первые недели иногда забегала поздороваться, но не хотела мешать работе, боялась показаться навязчивой и постепенно перестала навещать их и даже перезваниваться.

Жанна почти сразу перешла к сути дела. Ее предложение было встречено восторженно, дирекция сразу выдала разрешение. Накануне, лежа без сна, она обдумывала идею, а поскольку три недели назад отказалась от снотворного, времени оказалось предостаточно. Жанна знала, что придется перетерпеть этот неприятный момент, но не сомневалась, что организм в конце концов справится. Каждый день в мастерской выбрасывали массу обрезков, из которых уже ничего нельзя было сконструировать, но они вполне годились для благого дела, задуманного Жанной. Рано утром она постучала в дверь благотворительной ассоциации, в работе которой время от времени участвовала, а вернувшись домой, сразу взялась за дело и встала из-за швейной машинки, только чтобы нанести визит Пьеру. Вечером, назавтра и через день работа продолжилась. Нежное прикосновение ткани к пальцам и стрекот машинки, вкупе с надеждой принести пользу ближнему, наполняли ее душу радостью. Жанна боялась, что никогда больше не ощутит ничего подобного. Она всегда, с самого детства, умела быть счастливой и хорошо понимала, как ей повезло, что природа уравновесила таким образом мрачную сторону натуры. Она часто думала, что именно умение ценить маленькие радости жизни помогло ей не утратить оптимизм, несмотря на все испытания. Со смертью Пьера что-то в ней угасло, и Жанна была уверена, что былой огонь не разгорится вновь, но теперь вышла из спячки и начала возвращаться к жизни.

Она сложила законченную работу и убрала ее в корзинку к остальным. Завтра все это отправится в ассоциацию, и можно будет продолжить. Очень скоро крошечные пухлые пальчики коснутся слюнявчиков, погремушек, мягких любимцев, боди и пеленок, сшитых из тафты, жакарда, парчи и органзы.

65

Тео

Я никого не предупредил о своем приходе. Не был уверен, что доведу дело до конца. Обхожу территорию вдоль ограды, узнавая дыры, через которые мы «уходили в самоволку», и обнаруживаю, что одну не заделали. Сначала я слышу их голоса. Младшие сбились в группу и играют во дворе. Старшие треплются и бьют по мячику. Ахмед сидит на столе для пинг-понга. На свист он оборачивается и с воплем прыгает на меня сверху.

Нико впускает меня, и я чувствую себя странно в плотном кольце ребят. Меня хлопают по спине, Мейлин, малышка, которая ходила за мной хвостиком, лезет с поцелуйчиками. Кажется, я напоминаю ей отца. Новенькие стоят в сторонке.

Сам не знаю, что чувствую, но не перестаю улыбаться. Как в кроссовере[55], когда два сериала сходятся в одном эпизоде. Похоже, прежняя жизнь проявилась в новой, и начинается все вполне успешно.

Ахмед говорит, что Жерар в спальне, мы вламываемся без стука и бросаемся на него. На Жераре наушники, он ничего не понимает, отбивается, а узнав меня, начинает ржать своим прежним козлетоном, и я тоже смеюсь. Над его кроватью висит снимок: мы втроем на катке. Нам было тринадцать или четырнадцать, и большую часть времени мы сидели на задницах, так что частица моей гордости осталась на том льду, но это и одно из лучших воспоминаний.

Ахмед попал к нам в три года, вместе со старшей сестрой. Их мать умерла, а отец не мог растить детей один как положено. Жерар появился через два года после меня, родители плохо обращались с сыном, и органы опеки отправили мальчика в интернат. Жерар никогда не вдавался в детали, но это и не требовалось – на теле и голове остались шрамы на память о папочке с мамочкой. Иногда дружба начинается с предисловия, нам и оно не понадобилось.

Мы проводим вместе два или три часа, и все происходит как раньше. Они засыпают меня вопросами о жизни «после», зная, что у многих не получилось, и я разливаюсь соловьем, чтобы успокоить парней и внушить им надежду. Если у человека в анамнезе кошмары, он движется, не оборачиваясь, нацелившись на мечту. Я рассказываю о работе, квартире, Жанне, Ирис и молчу о Лейле – они сами все понимают при встрече с Манон. Мы целуемся, обмениваемся парой фраз и… я ничего не чувствую. Ни дрожи, ни клубка в животе, ни комка в горле. Я рад ее видеть, только и всего. Я выздоровел.

Они берут с меня клятву прийти снова – и не откладывая, но я бы сделал это без всяких просьб. Не понимаю, как мог думать, что сумею оставить их в прошлом.

Время посещения вот-вот закончится, и я захожу навестить мать. Говорю об отношениях с Жанной и Ирис, принявших неожиданный оборот. Я надеялся найти в нашем «сожительстве» покой, а получил нечто гораздо большее: «Тебе бы они понравились, и Лейла тоже…» Мама всегда предпочитала людей «с трещинкой»