Это останется с нами - Виржини Гримальди

монолитным. Она часто повторяла, что две гладкие поверхности скользят одна по другой, а покореженные сцепляются и вместе становятся крепче. Она не ошибалась.

Перед уходом я вешаю на стену новую фотографию. Иду по коридору следом за дамой с двумя сыновьями – они наверняка навещали кого-то из близких, – вдруг возвращаюсь, склоняюсь к маминому уху и признаюсь в том, что уже сделал, и в том, что собираюсь сделать.

66

Ирис

Сегодня мой последний рабочий день перед декретным отпуском. Надия встречает меня подносом маленьких пирожных.

– Думаете, я жду восьмерых?

– Попробуете – скажете спасибо за то, что их так много.

Я рада, что на время перестану работать. Живот у меня такой огромный и тяжелый, что я иногда думаю, а не родится ли мой сын верхом на танке? На будущее у меня масса дел, которые предстоит переделать между отдыхом, сном, чтением и снова отдыхом. Жанна так обрадовалась, услышав, что скоро я буду дни напролет проводить в квартире, что мне пришлось вписать несколько партий в ямс и скрэббл в насыщенное расписание дел.

Поселившись в этом доме, я продолжала смотреть квартиры, потому что не хотела навязывать ей жизнь с чужим грудным младенцем со всеми вытекающими обстоятельствами. Я оставляла заявки почти машинально, не думая, подходит мне жилье или нет. На прошлой неделе меня из двадцати кандидатов выбрал хозяин студии в Банье, я сообщила об этом за ужином, и Жанна мгновенно превратилась в инспектрису.

– Площадь?

– 32 м2.

– Слишком маленькая. Плата?

– 720 евро.

– Слишком дорого. А стеклопакет двойной?

– Обычный.

– Плохая звуко– и температурная изоляция. Этаж?

Ни один мой ответ не встретил одобрения, после чего она предложила мне остаться у нее, покуда не найдется «достойная» квартира. Я даже не пыталась скрыть свою радость – просто не сумела бы, – а когда встала, чтобы расцеловать Жанну, Тео пригрозил, что уйдет, если мы снова разнюнимся.

– Я встречалась с вашей сменщицей, – сообщает Надия, выруливая на кресле к дверям. – Ее привела сотрудница агентства. Скажу прямо – так весело, как с вами, не получится. Сын испробовал на ней легкую шуточку, и ее только что реанимировать не пришлось.

– Какую именно шуточку?

– Совсем не злую. Бросил в ванну пластмассовую змейку.

Надия смеется, вспомнив проказу сына, и я следую ее примеру, мысленно благословляя Небо за то, что подшутили не надо мной. Покажите мне змею – и ведите прямиком в родильный зал.

Надия ездит за мной по комнатам, все время просит посидеть, забыть об уборке и поговорить с ней. Я в конце концов перестаю хлопотать и соглашаюсь выпить безкофеинового кофе.

– Вы не вернетесь после декрета, так ведь? – спрашивает она.

– Постараюсь вернуться к моей настоящей работе, – отвечаю я.

Надия вздыхает и улыбается. Я полгода прихожу в этот дом пять раз в неделю и стала своей. Увидела уязвимость, страхи, силу, отчаяние и мужество, и между нами возникла особая близость. Я знаю, что буду вспоминать мсье Хамади и мадам Лавуар, которую взяла после мадам Болье, но Надие в моей душе отведено особое место. Мне будет ее не хватать, как родного человека. Она заставляет меня забрать пирожные с собой и спрашивает, сможем ли мы видеться. Я с ходу отвечаю: «Конечно!» – и прощание превращается в обещание.

Февраль

67

Жанна

Покупая у флориста букет мимозы, Жанна разрывалась между двумя чувствами. Ей казалось, что она жила с любимым мужем вчера – и вечность назад, сердечная рана кровоточила – и заживала. Настроения менялись по несколько раз на дню – и она из последних сил пыталась противостоять их парадоксальной противоречивости.

Вчера или вечность назад Пьер подарил ей охапку мимозы, первых весенних цветов. Он поступал так каждый год, зная, что Жанна обожает желтенькие ароматные помпончики и умеет долго сохранять их свежими: она разбивала стебли молотком, ставила в прозрачную вазу со слегка подслащенной теплой водой, по несколько раз на дню опрыскивала из пульверизатора и держала на кухне, где было больше всего света. Главный секрет заключался в разговорах: Жанна беседовала с цветочками нежно и торжественно, что ужасно забавляло Пьера.

С рокового дня минул почти год, очень скоро замкнется круг «первых разов».

В автобусе Жанна вдруг подумала: «Я выжила…» – и чувство вины мгновенно прогнало эту мысль. Но след все-таки остался.

Жанна никогда бы не подумала, что переживет Пьера. Сколько раз она повторяла, не веря сама себе? «Я уйду раньше тебя, просто не смогу иначе…» Все получилось именно «иначе». Она ушла под воду, залегла на дне и беседовала на «ты» с тенями, хотела остаться там – одна и несчастная, мечтала сдохнуть, потому что утратила интерес к жизни. Ей говорили: «Время – ваш союзник, оно смягчит боль, поможет ранам затянуться…» – она отказывалась слушать. Печаль оставалась последним, что связывало ее с Пьером. И все-таки… С каждым новым днем солнце отбирало несколько секунд у ночи, жизнь отбивала мгновения у смерти.

Жанна вдохнула аромат мимозы, сказав себе: «Так, значит, это правда – пережить можно все».

Сегодня утром она встала в солнечную лужу на полу своей комнаты – обнаженная, с раскинутыми в стороны руками, похожая на суриката, который так нравился Пьеру. Потом она шила, слушая Бреля, Барбару и Селин Дион, одну из немногих современных певиц, которые ей нравились. Ирис поднялась поздно, как часто случалось после ухода в декретный отпуск. Жанна приохотила ее к «Отчаянным домохозяйкам»[56], и они посмотрели две серии, увлеченно обсуждая наряды Габриэль и поведение Бри.

Повседневность оделась в привычные цвета.

Она никогда не станет прежней. Ее сломали, а потом починили. Жанна знала, что чувство потери никуда не денется, да она этого и не хотела, чувствуя себя хрупкой, неустойчивой, но вставшей на ноги.

Ни Симоны, ни ее симпатичного знакомого на кладбище не оказалось, Жанна улыбнулась и заменила увядшие тюльпаны мимозой.

68

Тео

Лейла захотела, чтобы я давал ей уроки выпечки на дому, и я так разволновался, что не сумел этого скрыть – поделился с Жанной и Ирис, о чем почти сразу пожалел. Они сказали, что я должен надеть рубашку и туфли «прощай молодость». Наверное, подумали, что это приглашение на костюмированную вечеринку. Обе провожали меня до лестничной площадки, бормоча взбадривающие наставления, а когда я был уже на тротуаре, продолжили из окна. Можно подумать, мне предстоит покорить Эверест! Я притворился смущенным, но, по правде говоря, был доволен.

После первого поцелуя на крыше мы виделись вне работы всего дважды, но я все сильнее