Варавва. Повесть времен Христа - Мария Корелли

— Каиафа, ты требуешь повиновения от всего народа, но настал час, когда ты должен повиноваться мне! — сказала она торжествующе.

Встревоженный ее странным видом и нелепыми словами, Каиафа хотел успокоить ее, но она отпрянула от его объятий.

— Ты знаешь, я всегда рад угодить тебе, — сказал первосвященник подчеркнуто нежно. — Только давай уйдем отсюда — нас могут увидеть.

— Весь мир может на нас смотреть, — зло ответила она. — Мне все равно! Что мне мир, когда Иуда все еще сердится! Иуда не хочет говорить со мной. Он думает — я виновата в смерти Назорея. А ведь это ты, ты один! И ты должен это сказать Иуде. Он дома, спит. Пойдем со мной! Мы вместе разбудим его. Ты не можешь представить, как крепко он спит. Скажи ему, что это ты подбил меня уговорить его предать Учителя! Но Он вовсе не плохой. Жаль, что Он умер — Иуда Его сильно любил и теперь не хочет меня простить. Даже смотреть на меня не хочет и не говорит, как прежде: «Сестра, день краше с тех пор, как ты пришла!» А я действительно была красавицей, первой красавицей Иудеи, пока не состарилась.

— Ты молода и прекрасна, — перебил Каиафа.

— Нет, я состарилась, — твердила Юдифь. — Старость приходит ко всем, и те, кого мы любим, могут внезапно покинуть нас. А потом и мы уйдем из этого мира. Мы все будем ввергнуты в безмолвный мрак, из которого уже не восстанем, даже на волнах чьих-то бесконечных слез.

Голос ее задрожал, и она ненадолго умолкла, потом вдруг закричала:

— Смотри, так умер Царь!

И торжественно подняла небольшой крест, сделанный из двух веток, скрепленных ниткой. Каиафа отшатнулся.

Мгновение они стояли неподвижно, затем, опомнившись, Каиафа схватил безумную за руки, стараясь вырвать крест, но она крепко держала его. Сильным движением молодой тигрицы вырвавшись из жестких объятий, Юдифь отскочила с мстительной улыбкой на губах. Никогда еще Каиафа не был так взбешен. Что мог он сделать с сумасшедшей, одно присутствие которой здесь могло опозорить его имя, испортить репутацию и лишить высокого положения!

Он подошел к ней ближе и стал уговаривать.

— Юдифь, — голос первосвященника звучал мягко, гипнотизирующе. — Ты устала и сама не знаешь, что делаешь. Пойдем! Ведь я тебя люблю, и ты можешь довериться мне.

— Не говори про любовь. — вскинулась Юдифь. — В мире больше нет любви… Ты убил ее!

Она нахмурила брови, что-то припоминая. Потом забормотала:

— Я не помню, как дошло до меня послание…

— Какое послание? — спросил Каиафа вкрадчиво, все еще надеясь без шума вывести ее из сада.

— Странное послание… — ответила девушка. — Оно гласит, что смерти больше нет! Послушай! — и Юдифь стремительно кинулась на грудь первосвященнику, потом пытливо стала заглядывать ему в глаза. — На нас лежит какое-то проклятие, и мы никогда, никогда не умрем! Как это ужасно! Я так устала жить. Столетия прошли с тех пор, как я была молода и ты убил Назорея! Ты помнишь Его лучезарное лицо, Каиафа?.. Потом мрак внезапно опустился на землю, и я потеряла своего брата. Варавва нашел его и привел домой…

— Варавва? — повторил Каиафа, стараясь незаметно подвести Юдифь к выходу из сада. — Варавва — убийца…

— Вам надо подружиться, — сказала Юдифь. — Ты ведь тоже убийца, только очень хитрый. Никто и не посмеет тебя обвинить в смерти Назорея. Я одна знаю правду!

Каиафа сейчас возненавидел эту женщину, которую совсем недавно страстно любил.

— Молчи, Юдифь, — сказал он, сдерживая ярость. — Ты бредишь, ты сама не своя. Вспомни: это ты хотела смерти Пророка и насмехалась над Ним, а теперь говоришь так, будто память о Нем тебе дорога.

Улыбнувшись, Юдифь снова достала крест.

— Он обладает чудодейственной силой, — сказала она восторженно. — Он превращает ветхий мир в новый… Я нашла эти веточки в Гефсимании и сама связала их!

С этими словами Юдифь поднесла крест к губам и поцеловала.

— Юдифь! — закричал, первосвященник гневно. — Как ты можешь целовать символ позорной смерти?

— Как же мне не целовать его? — возразила Юдифь. — Если благодаря ему смерть побеждена. Я же передала тебе послание: Бог живет, смерти нет! Когда мы думали, что, умерев, исчезнем, было безразлично, как мы живем — несколько лет земного существования и всему конец! Никто не считал наших прегрешений. Но теперь мы не смеем грешить, потому что тяжесть грехов ляжет на нас страшным бременем на вечные времена! Что с нами будет, Каиафа?

Она вопросительно подняла на него блестящие глаза.

— Не мучай себя и меня этими сказками. Пойдем. Если не хочешь домой, давай прогуляемся по саду. Юдифь схватила Каиафу за руку.

— Нет, пойдем будить Иуду! Он спит давно, а скоро утро.

Девушка быстро пошла вперед. Обрадованный Каиафа поспешил за ней с видом печального покровителя, и если бы кто-нибудь их увидел вместе, то вполне мог подумать, что первосвященник застал полоумную в своем саду и теперь, выполняя свой долг, провожает ее в дом отца.

Внезапно Юдифь остановилась и окинула его подозрительным взглядом.

— Ты все расскажешь Иуде? — спросила она. — Ты скажешь, что это твой замысел — казнить Назорея? Ты успокоишь брата? Ведь преступление, которое его так мучает, было задумано тобой!

— Скажу, что смогу, — уклончиво ответил Каиафа.

— Ты скажешь правду, жестокий священник! — воскликнула Юдифь. — Ты возненавидел Бога и принес Его в жертву! А теперь должен во всем признаться. Я не уйду отсюда, пока ты мне не обещаешь сделать это. Поклянись, что ты все расскажешь Иуде!

Каиафа поспешил ответить:

— Клянусь, что все будет по-твоему. Юдифь смотрела не веря, в ее глазах появился зловещий огонек.

— Если ты действительно хочешь сдержать слово, поклянись этим, — сказала она медленно и подняла крест.

Каиафу охватил приступ ярости. Бросившись к Юдифи, он попытался вырвать крест, но девушка отчаянно сопротивлялась.

Во время борьбы хрупкий крест сломался. Юдифь закричала и, выхватив из-за пояса свой кинжальчик, ударила Каиафу с такой силой, что тот упал на землю. Кровь хлынула из раны.

Бросив кинжал и сломанный крест на истекающее кровью тело, преступница исчезла в глубине сада.

Размеренно шагая по площадке перед входом в склеп, бдительный Галбус озирал окрестности, но никто не пытался посягнуть на то, что так тщательно охраняла стража. Только луна, завладевшая ночным небом, касалась своим светом таинственной могилы, и торжественно сияли звезды в вышине над ней.

В природе царила тишина. Маленькое знамя над палаткой Галбуса обвисло, не колеблемое ветром. Слышны были шаги остальных караульных.

— Вот посмеются в Риме, — ворчал Галбус — тишина его угнетала. — Пятнадцать лучших воинов цезаря топчутся вокруг гроба несчастного Пророка, который не угодил священникам и распят!