Варавва. Повесть времен Христа - Мария Корелли

— О боги! — послышался снаружи голос просыпающегося стражника.

Варавва схватил Марию за руку:

— Бежим!

И прежде чем стражник окончательно пришел в себя и сумел растолкать остальных, Варавва и Мария успели скрыться за соседней скалой.

Мария не понимала, почему они так поспешно покинули склеп.

— Если бы римляне увидели нас, — объяснял Варавва, — они решили бы, что это мы украли тело Назорея… Они ведь и не догадываются, что Он вовсе не умирал.

Мария вскинула на него свои ясные, кроткие глаза.

— Я не пойму тебя. Ты, верно, бредишь…

— Нет, я в своем уме, — резко возразил Варавва. — Но я не верю, что Назорей воскрес из мертвых, хотя собственными глазами видел Его живым. Я утверждаю, что Он не умирал на кресте, а только лишился чувств. Это была кажущаяся смерть, и ты, Мария, своими слезами так смягчила сердца палачей, что они не стали ломать Его кости… А в тишине этой гробницы Он выздоровел — Ему ведь подвластны тайны исцеления.

— Упрямый грешник! Ты удостоился увидеть воскресшего Бога, но твой жалкий ум не способен постичь это! — новый голос вмешался в разговор.

Возле них стоял Мельхиор. Варавва поразился — как незаметно он сумел подойти! Еще больше смутил его холодный, насмешливый голос покровителя.

С нежной почтительностью Мельхиор обратился к Марии:

— Не медли, сестра! Исполни поручение Учителя! Скажи братьям, что Христос воскрес и смерть побеждена вечной жизнью! Спеши принести миру радостную весть и, хотя люди тебе сразу не поверят, храни свою веру, Мария: любовь и терпение — основа будущего.

Бросив удивленный взгляд на Мельхиора, Мария повиновалась его повелительному тону, и скоро золотистые волосы светлым пятном замелькали на дороге в Иерусалим.

— Темная, недоверчивая душа! — снова сказал Мельхиор своему угрюмому товарищу. — Как тебе заслужить милость судьбы, если ты увидел Бога и не узнал Его! Но не ты один так греховно упрямишься: вас, неверов, целый легион. Посмотри, вон идет небольшая часть…

Неорганизованной, беспорядочной кучкой римские воины направлялись в город. Сотник не шел впереди, как полагалось — его с обеих сторон поддерживали двое солдат. Вид у него был как у паралитика — лицо мертвенно-бледное, глаза бессмысленно смотрели вдаль.

— Что с вашим начальником? — спросил Мельхиор, когда воины поравнялись с ними.

— Кто ты такой, чтобы задавать нам вопросы? — услышал он грубый ответ.

Медленно Мельхиор поднял правую руку, на которой сверкал золотом широкий перстень.

— Будь вежлив, — сказал он приказным тоном, — и повинуйся печати цезаря.

Авторитет таинственного иностранца, обладающего императорским талисманом, был моментально признан.

— Это все последствия прошедшей ночи, — сказал почтительно Максимус. — О ней много можно рассказывать…

— Что может случиться, когда на страже славные солдаты цезаря? — с иронией спросил Мельхиор.

— Мы подпали под чьи-то чары, — смущенно ответил Максимус. — Дивные птицы пели ночью так сладко, что все мы заслушались. Потом вдруг запылало небо и боги сошли на землю. Не знаю, было это наяву или во сне. Но когда мы очнулись, печати синедриона были сломаны, камень от входа в склеп отвален, а тело Распятого Пророка куда-то исчезло… Теперь нам придется держать ответ, и я должен доложить начальству о случившемся — Галбус-то онемел. Нас наверняка ждет суд, но я поклянусь перед кем угодно, что никто — ни иудей, ни римлянин — не может противостоять небесным силам!

— Не бойся, воин! — успокоил его Мельхиор. — Ты не будешь наказан! Говори всю правду, но не удивляйся, если ее быстро заменят ложью. Она удобна и легка, с ней нет хлопот. Истина же еще долго будет нуждаться в том, чтобы за нее боролись и умирали…

Поднимая тучи клубящейся пыли, стражники двинулись к городским воротам, где их ждали язвительные возгласы иерусалимцев.

Уже разнеслась весть о том, что Распятый Пророк из Назарета воскрес, и хотя этому не особенно верили, многие радовались возможности посмеяться над римлянами. На ходу рождался новый слух: стражников напоили до бесчувствия ученики Назорея и выкрали Его тело из склепа, ловко перехитрив хваленую римскую бдительность. На смущенных, идущих не в ногу охранников показывали пальцами и кричали:

— Смотрите, сотник до сих пор не может прийти в себя. Видно, угощение было нешуточным, если такой герой все еще пьян. Да и остальные не лучше — вон как браво они вышагивают…

Так, в сопровождении смеющейся толпы, опозорившаяся римская стража и брела ко дворцу прокуратора. И только когда бронзовые ворота Претории закрылись за ними, шумная толпа разошлась.

Варавва и Мельхиор уже были в городе. По дороге Варавва обратился к своему таинственному покровителю с вопросом:

— По какому праву ты носишь перстень с печатью цезаря?

— Научись хотя бы первому правилу учтивости, которое состоит в том, чтобы не вмешиваться в чужие дела, — отрезал Мельхиор.

У Вараввы отпала охота спрашивать. В молчании они пришли в гостиницу.

Там Варавву ждала Мария.

— Я обещала тебе, — сказала она торопливо, — сообщить, если что услышу о Юдифи Искариот. Она в саду Гефсимании. Бедная девушка, кажется, лишилась разума.

Варавва не мешкая пошел за Марией. Дорога казалась ему бесконечной. Наконец они пришли в Гефсиманию.

— Слышишь? — Мария подняла руку.

Из сада долетали обрывки какой-то мелодии. Варавва узнал одну из песней Соломона, царя-поэта.

Вдруг песня оборвалась на полуслове и раздался исступленный возглас:

— Иуда! Иуда!

Варавва ринулся на этот голос. Мария не отставала. По извилистой тропинке, густо поросшей травой, они пришли на полянку, посреди которой была разбитая раковина пересохшего фонтана.

Одинокая белая фигура сидела на земле, окруженная цветами, сорванными недавно и беззаботно брошенными на увядание. В безумной женщине со спутанными волосами Варавва узнал свою любимую, гордую Юдифь.

Почувствовав, что уже не одна здесь, она резким движением вскочила на ноги, стремительно подошла к Варавве и крепко обняла.

— Иуда! Наконец-то ты пришел! Где ты был? Я искала тебя повсюду, даже к Каиафе заходила… Я убила его, слышишь? — зашептала Юдифь доверительно. — Но увы — слишком поздно… Теперь уже не спасти твоего друга Назорея… Ты меня простил? Ты любишь меня, как прежде?

Она смеялась и плакала, прижимала свое лицо к груди Вараввы, сердце которого разрывали жалость и любовь. Вдруг Юдифь немного отступила и посмотрела на него сначала с удивлением, потом презрительно.

— Ты ведь не Иуда, — сказала она сердясь. — Зачем ты пришел сюда? Я жду Иуду. Я видела его вчера ночью, и он обещал вернуться. Оставь меня одну — мне еще надо собрать много цветов, чтобы осыпать ими свою могилу…