Пересуд - Алексей Слаповский

Но Притулов, метнувшись к ним, ухватил сумку, отбросил и спросил, словно безмерно удивившись:

— А это что? Это животик у нас! Совсем у нас голый животик! И ножки голые! Как в стриптизе, среди людей находимся! Для кого? Для своего молодого человека? А разве он и так всего этого не видел? Ты пойми, девушка, — убеждал Притулов Вику страдальческим голосом, — ты пойми, что происходит! Ты с одним по улице идешь, а другим себя показываешь! Это же проституция форменная!

— Дурак! — не удержалась Вика.

— Вот именно, — буркнул Тихон, чтобы не остаться в стороне.

И тут Притулов рассвирепел. Он перестал себя сдерживать и полностью отдался праведному гневу.

— Я тебе дам дурака! — закричал он, нагнувшись к Вике и широко раскрывая рот. — Только из школы выскочила, а туда же! Я что, неправду говорю? Все тебя глазами лижут, а ты радуешься! Сама себя выставляешь — нате, гладьте, хватайте! Ладно, уговорила, — сказал он намного тише и будто успокоившись (хотя внутри все дрожало и звенело). — Раз ты хочешь, я поглажу!

И он потянулся рукой к Вике.

— Э, э, ты куда! — Тихон начал отталкивать его руку.

— Прекратите! — закричал и Ваня.

— Ты не увлекайся, — предостерег и Петр, которому шутки Притулова перестали нравиться.

Притулов резко ударил прикладом по рукам Тихона, а потом по голове.

И, будто и не он это сделал, опять сделался ласковым и улыбчивым:

— Девушка, не упрямься, — уговаривал он. — Ты же этого хочешь!

Вика завизжала, вжимаясь в стекло и выставив руки.

Всем стало не по себе.

Все поняли вдруг, что Притулов, пожалуй, все-таки сумасшедший.

Даже Маховец подумал об этом, но молчал — он хотел посмотреть, что будет дальше.

А Федоров встал и крикнул:

— Слушай, ты! Кончай идиотничать!

— В самом деле, не надо! — пискнул и Личкин, который жалел обижаемую девушку.

Притулов, ощущая общую вражду, наслаждался. Ему всегда этого не хватало — зрителей и ненависти. Обстоятельства вынуждали его вершить суд тайно, один на один с жертвой. И у жертв не было времени выразить ему свою ненависть — слишком быстро все происходило, а растягивать удовольствие Притулов не имел права.

С детства, с того момента, когда он увидел свою маму с чужим мужчиной (проснулся, чего-то испугавшись и пошел к маме), а она была синевато-бледная, будто мертвая, и зубы скалились, а мужчина кряхтел и стонал, ему хотелось убить всех женщин, потому что на самом деле он хотел убить маму, но не мог этого сделать. Намного позже, возвращаясь после своих прогулок, умывшись и отчистившись, он лежал в своей постели у стены, за которой спала постаревшая мать, и тихо шептал: «Вот я тебя и опять убил!»

Петр вскочил и пошел к Притулову.

Тот повернулся и ощерился.

— Кто подойдет или дернется — стреляю, — сказал он, не повышая голоса. И опять протянул руку Вике, приглашая: — Пойдем.

Вика по-прежнему визжала и загораживалась.

Тогда Притулов резко схватил ее и потащил на себя, через потерявшего сознание Тихона, который накренился и стал падать.

Он оказался весьма сильным, этот невысокий, коренастый человек — сумел выволочь Вику в проход и потащил ее в конец автобуса, к двери биотуалета.

Ваня был наготове.

Как только Притулов миновал его, он, вскочив на сиденье, набросился ему на плечи.

Притулов, то ли завыв, то ли зарычав от ярости, резко дернул плечами, как зверь, на спину которому прыгнул другой зверь, Ваня отлетел, Притулов вскинул ружье и выстрелил.

Ваня закричал, ухватившись за плечо.

— Вот так, — сказал Притулов. — Есть еще вопросы?

Вопросов не было.

Притулов потащил добычу дальше.

Вика не сопротивлялась — она была в обмороке.

Раскрыв дверь туалета, Притулов впихнул туда тельце Вики.

Повернулся и сказал:

— Если кто откроет дверь — стреляю. Сразу.

После этого он вошел в туалет и заперся.

Вику не стал убивать, потому что она и так была как мертвая и, следовательно, условие было соблюдено: Притулов любил только мертвых.

Он слишком долго терпел и мечтал, сидя в тюрьме, поэтому все произошло быстрее, чем ему хотелось.

А после этого, как всегда, его осенил блаженный покой. Потрепав Вику по щеке, словно похвалив за покорность, он вышел из туалета, приветливо всем улыбаясь.

Впереди, только что соскочив с лежака, стоял всклокоченный Артем и смотрел на Притулова, моргая.

— Это что тут такое происходит? — спросил он.

В том, что Артема не разбудили до этого крики и шум, нет ничего удивительного, потому что спал он феноменально, научившись этому еще во время работы на электромеханическом заводе оператором станков с ЧПУ — числовым, то есть, программным управлением. Уже тогда Артем увлекся своими увлечениями по части девушек и женщин, недосыпал, поэтому наловчился: программировал станок на обработку очередной детали, пятнадцать минут спал, не обращая внимания на грохот и лязг, и просыпался ровно за секунду до того, как требовалось сменить деталь.

Он мог спать в любой обстановке и в любом положении, разве только не стоя, и спал очень крепко, но при этом удивительным образом умел регулировать свой сон: во сколько себе скажет, во столько и проснется.

Артем бодрствующим краешком сознания слышал какие-то разговоры, какие-то выкрики, но думал (он умел думать, не просыпаясь), что просто на этот раз попались шумные или чересчур веселые пассажиры.

Да и некогда ему было вслушиваться, потому что снился ему неприятный, но интересный сон, который частенько его преследовал. То он в подвале, то в какой-то пещере, но обязательно в каком-то лабиринте, при этом — населенном: встречаются магазины, висит реклама, какие-то по сторонам кафе и рестораны, в них хочется зайти, но все они, стоит к ним свернуть, тут же удаляются или вовсе исчезают, и ему приходится идти дальше. Откуда-то он знает, что там, в глубине, ждет его женщина. Женщин тут вообще много, разнообразно одетые, а некоторые и не совсем одетые, Артему хочется с ними пообщаться, и те не против, но говорят (некоторые — молча), что если он тут останется, то дальше уже не пойдет, и до той женщины, которая его ожидает, не доберется. А Артем хочется добраться. И продолжает идти. Потом ему встречаются какие-то двери, какие-то лестницы, какие-то проходные комнаты, и наконец он вдруг понимает, что за следующей дверью будет она. И точно: открывает — она сидит и ждет. Или лежит. Один раз танцевала — очень неуклюже. «Здравствуй, я тебя люблю!» — говорит Артем. «Здравствуй, я тебя тоже люблю!» — отвечает женщина. И Артем идет к ней, чтобы обнять. Он идет, а сам не может понять, зачем это делает, он ведь сразу увидел, что женщина некрасивая, в возрасте (никак не меньше сорока), особенно поражает волосатость обнаженных рук, кривизна ног, почти беременная выпуклость живота. То есть — все в ней идеально несовершенно, если можно так сказать, все в ней именно то, чего Артем не любит. Вдобавок, на верхней губе у нее темный пушок, и даже не пушок, а просто-напросто почти усы, это Артема смешит и он, хоть не любит говорить женщинам грубости, невольно оценивает вслух: «Ну и уродина же ты!» — «Точно! — соглашается женщина, кокетничая и становясь от этого окончательно безобразной. — Но ты же меня любишь?» — «Люблю!» — с удивлением соглашается Артем. При этом он видит себя со стороны, будто вне сна, и хочет окликнуть: «Эй, ты с ума сошел, что ты делаешь?» Но Артем, который действует во сне, не желает слушать Артема, который видит сон. Он ласково обнимает женщину, нежно заглядывает в ее маленькие невыразительные глазки, гладит ее толстую спину и валит на что-то мягкое. Она стонет и соглашается, Артем начинает недоуменно ее обласкивать, но тут вбегает целый выводок малышей примерно одного возраста, как в детском саду. «Кто это?» — «Это наши дети, и ты их любишь!» — хвастается уродина. — «Не может быть, я вообще не люблю детей!» — «Любишь, любишь!» — смеется жуткая женщина, и Артем, который во сне, чувствует, что действительно любит этих детей, несмотря на возражения Артема, который видит сон. Дети исчезают, Артем продолжает ласкать страшную женщину и тут видит в сторонке, на троне или на сцене (всякие бывают варианты), полуголую красавицу, танцующую стриптиз. «Вот я кого люблю!» — спохватывается Артем. Но уродина, целуя его усатым ртом, немелодично воркует: «Врешь, ты не ее любишь, ты меня любишь!» — и Артем с удивлением чувствует, что она права. И хочет проснуться, чтобы прекратить этот кошмар и ужас, но одновременно боится проснуться: если не объяснить ей, что он ее не любит, все так и останется!