Нечестивый Консульт - Р. Скотт Бэккер

– У тебя нет выбора, – раздался позади них знакомый голос.

Они повернулись и увидели на противоположной стороне склона Кайютаса – его дикое воплощение, – опирающегося на колено и ухмыляющегося. Кровь, как свежая, так и уже свернувшаяся, пропитала, как не мог не заметить Сорвил, его кидрухильский килт прямо в паху.

– Что-то нужно есть.

* * *

Редко…

Сорвил бежал прочь, оставив сестру объясняться с братом. Отвращение, казалось, выскабливало добела его глухо стучащие кости, дыхание кинжалами вонзалось в грудь…

Редко я бываю таким, каким меня желают видеть враги…

Всё это время, понял сын Харвила, он, ни на миг не останавливаясь, куда-то бежал по равнине.

По этой земле. По Полю Ужаса.

Теперь же он, ошеломлённый и оцепенелый, скорее тащился, кренясь и шатаясь, нежели шёл по выродившемуся, опустошённому краю.

Быть человеком – значит быть чьим-то сыном, а быть сыном – значит нести на себе бремя своей семьи, своего народа и его истории – в особенности истории. Быть человеком означает воистину быть тем, кто ты есть… сакарпцем, конрийцем, зеумцем – не важно.

Кем-то… Не чем-то.

Ибо именно это сотворил с ними Аспект-Император своими бесчисленными убийствами и кознями. Согнул все множества человеческих путей, сведя их все по единственному Пути. Разбил оковы, делавшие из людей Людей… и выпустил скрывавшегося внутри зверя.

Нечто.

Отвратную ненасытность, стремление жрать и совокупляться без каких-либо раскаяний или ограничений. Жрать и совокупляться, издавая при этом пронзительные вопли.

Вот… Вот что такое Кратчайший Путь.

Путь сифранга.

Голод безграничный и ненасытный. Не допускающий колебаний.

Оставляя Серву у холма, он надеялся бежать прочь от алчущих толп, но теперь обнаружил по обе стороны от себя ещё большие скопища безумцев, жадно пожирающих человеческую плоть. Он упал на колени, рухнув прямо в эту, лишённую всякой жизни грязь. Воплощённое зверство, казалось, повисло в воздухе плотной и вязкой, как молоко, пеленой. Мысль о возможном сражении посетила его сердце пылкой надеждой на то, что Консульт не упустит случая именно сейчас явить всю свою давно скрываемую мощь. Думы о гибели и обречённости. И какое-то время казалось, как это всегда бывает с помыслами о бедствиях, что это должно непременно случиться, что на плечи его всё сильнее и сильнее давит груз неотвратимо приближающегося возмездия. Ведь независимо от того, насколько безразличны и безучастны Боги, грехи столь чудовищные и безмерные, как те, что ему довелось засвидетельствовать, не могут не пробудить их…

Но ничего не происходило.

Он оглянулся, бросив взор через поражённые пороком просторы Агонгореи на Рога Голготтерата, сияющие в солнечном свете над буйством вершин Окклюзии. Сорвил мог бы закрыть их золотые изгибы одним своим большим пальцем, но в душе продолжал содрогаться, понимая… помня… всю невообразимость их подлинных размеров. В них чудилась какая-то заброшенность, будто они были совершенно безлюдны и вообще лишены всякой жизни. От Рогов исходило абсолютное безмолвие, и Сорвил вздрогнул от предчувствия, что они давным-давно мертвы. Неужели Ордалия прошла сквозь все безжалостные просторы Эарвы, чтобы осадить ничто – пустоту? Неужели они, подобно безутешному Ишолому, впустую преодолели все эти величайшие испытания?

Он рухнул вперёд. Течение времени, обычно бывшее чем-то вроде пустого каркаса, превратилось в нечто, напоминающее сточную канаву, забитую во время потопа какими-то отвратными сгустками – влажной и хлюпающей мерзостью. Стоило на миг открыть глаза, как взгляд его немедля замечал очередную неописуемую сцену. Воплощённая скверна, исходящая миазмами разложения. Было противно даже просто дышать этим воздухом. Он рыдал, но не был способен даже почувствовать слёз, не говоря уж о том, чтобы понять, что плачет он сам.

Шшшш, милый мой.

Он понял, что лежит ничком на земле. Перед ним, словно изящная ваза, украшенная нежно-белыми лепестками, стоял аист – недвижный, как чистая красота, и безмолвный, как сама непорочность. Его силуэт отбрасывал на бесплодную землю тень, напоминающую жатвенную косу.

– Матерь? – прохрипел он.

Взглянув на него, аист прижал жёлтый нож клюва к своей длинной изогнутой шее. Кровь, понял сын Харвила, следя за алыми бусинками, стекающими с янтарного кончика.

– Ты видишь, Сорва?

– Т-то, ч-что я должен сделать?

– Нет, дитя моё. То, что ты есть.

* * *

От бесчисленных знамён, выделявших различные языки и народы, осталась лишь малая часть. То, что раньше было ровными рядами палаток и разноцветных шатров, ныне стелилось по равнине, словно выброшенный кем-то мусор – местами наваленный грудами, а местами раскиданный. Лагерь представлял собой какой-то грязный бардак – едва ли не издевательскую насмешку над его прежним гордым величием. И был при этом совершенно пуст.

В какой-то момент Сорвил понял, что бродит по месту, в определённом смысле переполненному хаосом, почти настолько же абсолютным, как и безумие, творящееся сейчас там, на равнинах. День клонился к закату. Тени всё удлинялись, своими резкими, тёмными очертаниями словно бы разделяя палатки между собой. Беспорядок и неухоженность бросались в глаза. Разбросанные лошадиные кости. Провисшая до земли холстина палаток. Отхожие места, выбранные из-за близости и удобства. Замаранные одеяла. Всё это выглядело так, будто сквозь лагерь диким потопом прошла какая-то варварская орда, ибо вещи, брошенные в спешке и небрежении, служат таким же ясным свидетельством произошедшего краха, как и вещи, раскиданные и распотрошённые во время грабежа.

Все до единой палатки оказались пустыми, никем не занятыми и брошенными своими владельцами, а все поверхности, как внутри их, так и снаружи, в разводах и пятнах.

Он скитался меж ними, поражённый ужасом, быстро отчаявшись обнаружить тут хоть кого-то или что-то. Знамёна с Кругораспятиями, как и прежде, висели повсюду, но приобрели такой странный цвет и так сильно истрепались, что казались символами какого-то ущербного бога. Сорвилу пришло в голову, что творящееся на равнинах безумие вполне могло оказаться фатальным, что дьявольская одержимость, овладевшая людьми Кругораспятия, может теперь и вовсе не оставить их…

Возможно, он ныне свидетельствует позорный конец Великой Ордалии. Возможно, Воинство Воинств так и умрёт, осознав, что всё это время оно же само и было собственным заклятым врагом.

Первая услышанная им строфа показалась ему обычной шалостью ветра, завыванием воздуха, проносящегося сквозь разруху и тлен. Однако, стоило ему сделать лишь несколько шагов в направлении, откуда доносился звук, как его истинный источник сделался очевидным. То были люди, творящие совместную молитву.

Король Сакарпа миновал три стоявших один за другим шатра – покосившиеся и покрытые печально провисшей, давно выцветшей тканью, и увидел небольшой холм, напоминающий торчащий вверх и словно бы поросший щетиной подбородок, ибо всё вокруг него было уставлено множеством импровизированных укрытий. Коленопреклоненные люди заполняли его склоны, все как один обратившие свои лица к вершине, где стоял ведший молитву, но при этом выглядящий, будто какой-то дикарь, Судья – один из немногих выживших, как он выяснил позже, почерневшее лицо которого обращено было вверх, а руки словно бы пытались вцепиться в безучастные небеса.