Выбор профессии - Александр Соловьев

Отношения с музеем у художника XX века складывались непросто: всякое новое поколение авангардистов требовало музей если не сжечь, то по крайней мере закрыть и всякий раз в итоге попадало в музей современного искусства, на разных этажах которого хранятся и плевавшие на алтарь искусства футуристы, и вопрошавшие «должна ли женщина раздеться, чтобы попасть в ваш музей» феминистки. Война с музеем стала для современного искусства своего рода пропуском в оный – Кабаков вопреки традиционной авангардистской практике пошел с музеем на сепаратный мир.

...

Именно в этом трепетном отношении к музею, а не в привычке копаться в коммунальном мусоре как раз и проявилась советская природа художника Кабакова. И дело не только в том, что нонконформисту-подпольщику глупо было воевать с музеем, где его вообще не ждали. Напротив, о музее он мог лишь мечтать. Дело в том, что для советского интеллигента художественный музей был своего рода окном в свободное пространство. Не просто окошком в железном занавесе, сквозь которое постепенно открывались виды на импрессионистические луга, вангоговские хижины и сезанновские сосны, а чем-то вроде той самой дыры в потолке, сквозь которую можно было катапультироваться в метафизические высоты. Недаром одним из «Десяти персонажей» был «Человек, улетевший в картину».

В кабаковской мифологии коммунальная квартира и музей стали взаимозаменяемыми метафорами, где художники, расселенные по музейным залам в соответствии с выданными им в искусствоведческой иерархии ордерами, походили на соседей по коммуналке, а жильцы коммуналок со своими жизненными проектами превращались в художников. Эта коммунальная история искусства, которую Кабаков вновь и вновь на разные лады рассказывает в своих «тотальных инсталляциях», перетасовывая так и этак колоду из «Десяти персонажей» и их потомков, наполнена поистине бахтинским многоголосием, где передвижники ругаются с Налбандяном, а концептуалисты скандалят с Малевичем.

Конечно, Кабаков был не первым, кто начал городить лабиринты из картин, объектов и текстов – идея музея как вагнерианского Gesamtkunstwerk'а была актуальна все минувшее столетие. Но именно он, уподобивший коммуналку музею, а музей – «тотальной инсталляции» и объяснивший в этих терминах историю советской цивилизации через историю ее культуры, взлет, расцвет и крах утопии, вошел во всеобщую историю искусства как Ilya Kabakov – создатель жанра total installation. Вернее, не жанра, а нового типа визуальности, который, если верить художнику, приходит на смену картине.

Неизменными остаются только баснословные гонорары, сопутствующие модному художнику, который порой становится великим.

По ремеслу Никас Сафронов – рисовальщик, по репутации – тусовщик, по призванию – мистификатор. Сафронов сумел создать эксцентричный небанальный образ. Он всегда на виду, его слова и поступки отличаются адекватной мотивацией и безупречной греко-римской логикой, и тем не менее при ближайшем рассмотрении возникает чувство глубокого недоумения. Он бесспорный артист по своей организации. Вернее, по отсутствию таковой. По-английски, кстати, художник – artist. Вот это про него. Однажды опоздал на вечер в «Метрополе», посвященный его дню рождения. Никас несобран, как и положено натуре творческой.

Правда, искусствоведы и коллеги-художники регулярно высказывают сомнения в таланте Никаса. Los Angeles Times назвала его «художником для власть имущих»: «Он превращает магнатов и политиков своей страны в герцогов, графов и прочую знать былых времен. Царственная фигура – это, разумеется, российский президент Владимир Путин, изображенный на боевом коне и напоминающий Наполеона, идущего в бой. Другие реинкарнации кремлевского лидера – папа и Франциск I, французский монарх и покровитель искусств XVI века с проницательным взглядом.

Новые олигархи и их жены обожают Сафронова. Он придает им величие, которого они жаждут, ощущение, что они в своих оборках, украшениях и золотистых одеждах парят над толпой».

Все началось в 1986 году, когда итальянский коллекционер живописи Джан Луиджи Черази увидел работы молодого русского художника Никаса Сафронова. Тот факт, что несколько его картин попали на Международную художественную эротическую выставку в Милане, самого Сафронова изрядно позабавил: он меньше всего считал себя эротическим художником.

Но господин Черази был так впечатлен его полотнами, что захотел непременно познакомиться с «талантливым русским». Узнав, что молодого уроженца провинциального Ульяновска в Советском Союзе, мягко говоря, не знают, господин Черази сразу же предложил Никасу переселиться в Италию. Сменить родину Сафронов не захотел, но принял приглашение Джан Луиджи поработать на его вилле в Тоскане (Северная Италия).

Человек известный, Черази был на «ты» со многими знаменитостями и однажды познакомил Сафронова с великой актрисой Софи Лорен. «Волнуясь, я рассказал ей о том, что влюбился в нее, еще будучи мальчиком, – вспоминает Никас. – Она действительно была моим идеалом, многие годы я мечтал написать ее портрет. Я не поверил своим ушам, когда она согласилась мне позировать». Результатом этой работы стала удивительная дружба, возникшая между художником и его знаменитой моделью, и три портрета, два из которых находятся сейчас в частной коллекции актрисы.

Это стало началом международной славы Никаса, и сейчас трудно найти знаменитость, которая не заказывала ему свой портрет. Сафронов писал президента Михаила Горбачева и певца Хулио Иглесиаса, боксера Майка Тайсона, актеров Элизабет Тейлор, Джека Николсона, Ричарда Гира и многих других…

А в 1999 году он нарисовал портрет Владимира Путина без его согласия, у окна рабочего кабинета, на фоне кремлевской стены. Портрет, очевидно, понравился президенту – в большом количестве чиновничьих кабинетов его репродукции потеснили каноническую фотографию авторства канадского фотографа Хайди Холлинджер. К тому же они оказались подешевле: фотографии Холлинджер в рамках продаются в книжных магазинах по 100–250 долларов, а фотовоспроизведения работы Сафронова – по 400–2000 рублей.

...

Сафронов предлагает свою версию, отчего его называют президентским художником: «Времени на сеансы у президента не было. Я наблюдал за ним на разных мероприятиях и сделал около тысячи набросков, на основе которых потом написал портрет. Я хотел показать главу великого государства, который достойно несет груз огромной ответственности». Получился тот самый «наполеоновский» парадный портрет на белом жеребце.