Вы. Мы. Они. Истории из обычной необычной жизни - Александр Добровинский

– Уважаемый господин Добровинский! Мы студенты юрфака МГУ. Можно ваш автограф и несколько слов пожеланий для группы? Вы как адвокат – наш кумир! Нам всем будет очень приятно.

Ребята сзади согласно закивали, улыбаясь…

Сидящий напротив меня чиновник вылавливал вилкой жвачку, пока я писал что-то милым ребятам.

– Я эту народную любовь, Александр Андреевич, в гробу видел. Чуть инфаркт не схлопотал. Чтоб им ни дна, ни покрышки, вашим студентам…

А почему нет? Это же хорошо, когда на улице люди узнают известного адвоката… Мне нравится!

Из всех гостей более-менее трезвым оставался я, пара официантов и собака Тобик. Нельзя сказать, что все остальные были «в сосиску». Конечно, нет. Просто подрывной процесс печени явно перевалил за экватор. «Самое время заняться «вуайеризмом», – решил я, погружаясь в созерцание. Девушка Инна, пристегнувшаяся ко мне как-то сама по себе на уютном диване, намекала на прелести нашей предстоящей жизни и так увлеченно о чем-то говорила, что собеседник ей был не нужен. Пауза наступала, только когда к ней в рот попадало что-то инородное, требующее глотательных движений: закуски или шампанское. Короче говоря, собеседник ей был не нужен, и я был абсолютно свободен.

В центре внимания находился хозяин дома, известнейший московский бизнесмен и коллекционер Вальдемар Николаев. Домишко, в котором все сегодня собрались, представлял из себя огромный особняк в три с половиной тысячи квадратных метров, с большим участком в центре города. На первом и втором этажах находилась галерея коллекционера, на третьем – офис, гостиная, столовая, выше – этаж внешних преображений (гардеробная), «потный» отсек (баня), а также отдел сна и отдыха с подозрительными личностями. Весь этот калейдоскоп явлений, там, ближе к Всевышнему, венчала летняя терраса с прекрасным видом на «Москва, Москва!.. люблю тебя как сын…».

В преддверии спуска на предыдущий этаж, Вэн брезгливо вытирал пальцы, вымоченные ледяной хреновухой, неудачно разлитой хреновым официантом. Слева от него покачивалась в ритме последнего шлягера Киркорова пара «одуванчиков». Он и Она. По томным взглядам, которые пара бросала на хозяина, видно было, что они в доме впервые, что оба, по одному или вместе, ждут приглашения в спальный отсек, и что их функциональная зависимость совершенно не зависит от первичных половых признаков, подаренных природой. Все остальные гости были мне в основном знакомы. Diet-олигархи и состоявшиеся авторитетные чиновники с подругами второго состава, в драгоценностях, от которых нервничают официальные жены и кредитные карточки, почему-то отмечали День взятия Бастилии. Каким-то образом этот праздник был всем присутствующим очень близок. Надо полагать, особенно во время шопинга в Монте-Карло.

Ближе к полуночи, когда на столицу для таких романтиков, как я, спустилась синеватая летняя ночь любви, а шампанское (в связи с количеством выпитого) потеряло всякий вкус, и «Советское» игристое прекрасно сходило за какой-нибудь вульгарный Cristal, хозяин позвал своего мажордома:

– Придурок, подойди. – Человек со странным именем подошел поближе. – Притащи сюда ящик с фонариками. Будем запускать.

Еще через десять минут весь обслуживающий персонал зажигал для гостей «фонарики желаний». Гости с визгом восторга от фальцета до баса отправляли фонарики в небо, провожая уносимые в одном направлении красные светящиеся мечты, туда, вдаль, к московскому небу. По лицам можно было легко определить, кто о чем мечтал. Я повернулся к Инне и сказал:

– Инна, chérie, столько денег я с собой не ношу, не загадывайте.

– Александр! Да вы экстрасенс! Вы читаете мысли. Я могу подождать до завтра. Я вам верю. Посмотрите на меня.

Увидев себя в зеркале, я сделал честное лицо. Оно было очень адвокатское, то есть наичестнейшее. Интерфейс честно говорил, что денег за сомнительный перформанс блондинки я не дам никогда.

За полтора часа в воздух были выпущены все мечты. По-моему, штук триста. Фонарики мило выстраивались в рваную линию и, уносимые легким ветром, медленно уплывали куда-то, где их ждали…

Посидев еще немного, я ушел по-еврейски: четыре раза прощался и через два часа, когда все разошлись, уехал.

Вечер получился симпатичный: три хороших клиента и один украинец.

Однако через три дня я услышал в телефоне взволнованный голос Вэна:

– Саша, у меня обыск. Приезжай немедленно.

На случай обысков у меня есть специально обученный человек. И даже больше, чем человек, – женщина-адвокат. Французский певец Дани Брийан поет шикарную песню о том, что, пока существуют женщины, у мира будет душа. Так вот это точно не про мою Мию. Когда она работает, у нее нет чувств, души, сердца, нервов, вместо глаз – лазерное излучение и вдобавок на голове – черный платок ваххабитки. Мия в любую жару не снимает куртку, время от времени поправляя невидимый для окружающих якобы шахидский пояс, и сразу говорит, что она из Дагестана, и терять ей больше нечего. Обыск после этого обычно заканчивается в течение следующих пяти минут. Когда двери закрываются, приветливее и симпатичнее девушки, чем Мия, просто нет. Правда, и с ней пару раз получались казусы. Однажды позвонил следователь (крепкий такой пацан попался) и попросил прислать кого-нибудь другого, так как при появлении адвоката понятые мгновенно сдриснули. И второй раз: сам подозреваемый, крупный отечественный банкир, увидев в дверях Миечку, зачем-то сказал: «Аллах Акбар, я все отдам и, если надо, дам признательные показания». Его и следователя отпаивали потом всей коллегией до позднего вечера.

Коллега вернулась довольно быстро и пребывала в своем сдержанном дагестанском недоумении от увиденного:

– Александр Андреевич, происходит что-то странное: старое дело, не имеющее никакого отношения к доверителю, обыск явно пристегнут просто так. Настораживает сопровождение ФСБ, причем их было столько, как будто обыскивали целый завод.

Справки, которые мы целый день старались получить у всех органов, не дали абсолютно никакого результата. В лучшем случае нам молчали в трубку, в худшем – молчали и думали про себя что-то нехорошее.

Через два дня от Вэна пришла еще одна новость. Оказывается, дом, который вырос на пустыре в две тысячи первом году, теперь признан памятником культуры, находится во владении нашего клиента незаконно. Одновременно, явно не ознакомившись с предыдущим письмом, власти подали иск о сносе особняка как постройки, противоречащей чему-то непонятному, но очень важному.

Я понял, что ничего не понял и срочно выехал к Николаеву.

…Такой допрос не умеет устраивать никто, кроме меня. Три с половиной часа спустя хозяин особняка, как и положено после допроса, лег умирать, но зато я знал всю правду. Ничего криминального в его жизни не было. То есть, конечно, ничего чистого тоже, точнее, ничего достойного для глобальной атаки от всех служб и комитетов страны я так и не увидел. Неожиданно к вечеру выяснилось, что это был еще не вечер.