Физика любви - Юля Артеева

Вадоса я даже не смотрю, краем уха слышу, что у парней все под контролем.

Когда Петрова немного успокаивается, я аккуратно беру ее лицо в свои ладони. Глаза и нос красные, веки полуприкрыты, она выглядит такой беспомощной и такой красивой. Хочу поцеловать ее, но не решаюсь. Просто не знаю, что мне нужно делать.

Но она смотрит на меня сквозь пелену слез своими зелеными глазами и шепчет:

– Поцелуй меня.

Я нежно касаюсь ее губ и забываю обо всем. Несколько секунд чистого блаженства вне времени. Яна отвечает мне, и я чувствую всю ее боль, весь ужас пережитого. Все эти эмоции и невысказанные слова горечью оседают на моих губах.

Когда я отрываюсь от нее и снова заглядываю в глаза, взгляд уже ясный и решительный. Она обвивает меня руками и аккуратно вытаскивает из моего кармана телефон. Смотрит на меня, приказывая не задавать вопросы – одним только взглядом, и я киваю. Когда мы поворачиваемся к ребятам, то застаем следующую картину. Вадим полулежа облокачивается о стену, нос свернут на бок, губы разбиты, кровь стекает по подбородку. Ян сидит на столике у окна, Кудинов и Кузнецов стоят у Першина, как два конвоира. Открывается дверь и заходит Попов:

– Все свалили, кроме хозяина квартиры. О, Яна! Прекрасно выглядишь.

Краем глаза я вижу, как губы Петровой трогает легкая улыбка. Бесхитростному добряку Мишке даже стараться не надо, чтобы развеселить девушку.

Я качаю головой:

– Попов…

– Да че я?

– Привет, Глеб, – вдруг хрипло говорит Вадим, – оторвался от своей кошечки?

Моя губа непроизвольно дергается, а кулаки сжимаются. Только бы сдержаться.

– Самое главное, что я оторвал от нее тебя. Вадос, тебе лучше заткнуться и даже не смотреть в нашу сторону.

– Окей. Я, пожалуй, заткнусь и поеду снимать побои. Тебе скоро восемнадцать, Глеб? Как думаешь, на сколько присядешь? Папочка в этот раз не поможет.

Из моей груди вырывается рычание, и я вскакиваю на ноги:

– Ты, тварь…

Тут Яна хватает меня за руку. Я оборачиваюсь, и она показывает, что хочет встать. Поддерживаю ее под локоть и чувствую, что она все еще мелко подрагивает.

– Тогда, – она откашливается и начинает заново, – тогда, может быть, поедем вместе? Ты – снимать побои, а я – заявлять о попытке изнасилования?

Вадим разражается неприятным каркающим смехом. Зрелище отвратительное. Но когда я вижу его щербатый рот, не могу сдержаться от улыбки.

– И чем ты докажешь свою попытку?

– Твою попытку, – поправляет Петрова.

– Да что я сделал? Штанишки стянул? Потрогал немного, где не следует? Не смеши меня. Нос мой видишь? Тут ничего объяснять не придется. А ты можешь сказки сколько угодно рассказывать. Кто тебе поверит?

– Ты такой жалкий, Вадим, – твердо говорит Яна.

– А ты такая скучная, Яна. Я бы научил тебя веселиться, если бы твой пес сюда не ворвался.

Я дергаюсь, но Петрова больно сжимает мои пальцы.

– А для тебя весело, если девушка не согласна с тобой спать?

– Я это просто обожаю, – Вадос улыбается и сплевывает кровь на линялый ковер, – как ты пищала, как отбивалась, просто прелесть. А теперь я вынужден откланяться, господа, мне пора писать на вас заявление.

Он начинает подниматься, но тут Яна говорит:

– Может, тогда это с собой прихватишь?

Она достает из-за спины мой телефон, нажимает на экран, и мы все слышим голос Першина «Да что я сделал? Штанишки стянул?».

Вадим бледнеет в секунду. Его лицо искажает гримаса бессильной злобы, он собирается сделать шаг в нашу сторону, но парни реагируют мгновенно. Ян соскакивает со столика, Кузнецов и Кудинов встают перед ним плечом к плечу. А Попов вдруг упирается ладонями в колени и начинает хохотать. Он смеется так самозабвенно, что напряжение куда-то отступает.

– Какой же ты дебил, – сквозь слезы выдавливает Миша, и его скручивает новая волна смеха.

Вадос вцепляется себе в волосы, обводит нас ненавидящим взглядом и выскакивает за дверь, крепко приложив ее об косяк.

– А зубы? – хохочет Попов. – Вы видели?

Первой прыскает Яна. Потом не выдерживаю я. И вот мы все охвачены нервным смехом.

– Интересно, – сдавленно говорит Барышев, бессильно хихикая, – это тот же зуб, что ему ломал Глеб в прошлый раз? Или это… или это… Или это новы-ы-ый?

В конце фразы он срывается и начинает даже как-то подвывать.

Я хохочу так, что не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Рядом трясется Яна. Но уже не от шока и отвращения, а от приступа неуместного смеха. И это больше, чем я мог бы желать.

Когда через десять минут мы выходим на улицу, Света и Оливка вскакивают с лавки у подъезда и бросаются к Яне. Девчонки заплаканные, но на лицах отчетливо читается облегчение. Они обнимаются, а потом Яна решительно отодвигает их в сторону, делает пару шагов, склоняется над ближайшим кустом, и ее рвет.

Я сжимаю зубы и снова думаю о том, что ей пришлось пережить. Кто-то сказал бы, что мы успели вовремя, но я так не думаю. Я должен был быть там раньше. Чтобы этот ублюдок Вадос и пальцем еще ее не тронул. Я не должен был вообще допустить эту ситуацию. Мне кажется, я никогда не смогу себя простить.

Я подхожу к своей девочке, глажу ее по спине, пока Оливка с другой стороны убирает ей волосы от лица, собирая их в хвост.

Говорю тихо:

– Сейчас станет полегче, маленькая моя, потерпи чуть-чуть.

Наконец Яна выпрямляется, прикладывает к губам платок, который ей дала Света, и обессиленно прислоняется ко мне.

– Отведите меня домой.

Глава 36

ЯНА

Домой я поднимаюсь с Оливкой и Глебом, остальные прощаются со мной у подъезда. Честно говоря, я даже не знаю, сколько сейчас времени. Когда мама открывает дверь, я понимаю, что она сильно волновалась.

– Януся! – она раскрывает руки.

Против воли, неожиданно даже для себя, я всхлипываю:

– Мамочка.

Она заключает меня в свои мягкие объятия, и я плачу, уткнувшись в ее грудь. Слышу, что выходит папа и говорит:

– На пару слов.

Наверное, это он Янковскому. Потому что сама я жмусь к маминой груди и ничего не вижу. Но слышу шаги, а потом кухонная дверь закрывается, и оттуда раздаются голоса двух главных мужчин в моей жизни. По крайней мере, на данный момент.

Чувствую, как мне на спину ложится узкая ладонь Насти, и моя добрая мамочка прижимает ее к себе тоже. Какое-то время так и стоим, напитываясь родительским теплом.

– Хочешь в душ? – спрашивает мама чуть позже.

Я