Любовница не по карману - Анна Данилова

– Я не понимаю… К чему ты клонишь?

– Зоя, ну же, включай мозги!!! – вскричал я, теряя над собой контроль. – Ну?!

– Постой… Алик… Ведь не хочешь же ты сказать… что это… что это он воспользовался ключами и решил вас… нас ограбить?!

Она вдруг исторгла такой мощный грудной стон, что я похолодел. Зажмурившись, она схватилась за живот, словно это был прижатый к ее телу футбольный мяч, и вновь закричала. У меня волосы встали дыбом на голове!

– Зоя!

– Нет! – Она дико вращала глазами. – Только не это! Это не он! Гриша… он что, убил Федора?

Она открыла рот и часто задышала, глотая горячий спертый воздух хорошо протопленной кухни.

– А как же письмо? Он ведь написал мне… А потом взял ключи и пошел к нам домой?! Какие конфеты, Алик?! Этого не может быть… Он не такой… Не такой… – Она уже рыдала в голос, при этом корчась от боли. – Алик, беги к соседке, она знает телефон, за мной приедут… Все предупреждены… У меня роды начинаются! Ну, что ты на меня так смотришь? А-а-а-а… Боже, у меня отходят воды… Уф… Господи, помоги мне! Нет, этого не может быть… Не может, он не такой… Ты беги, я им сама позвоню… Но все равно беги, мне страшно…

Она сидела, откинувшись на спинку стула, и живот ее вздымался в такт ее учащенному дыханию. Она поглаживала его ладонями, словно это могло унять боль.

Я бросился вон из дома, выбежал на морозный, обжигавший легкие воздух и помчался к соседям, забарабанил кулаками по железным воротам, пока не додумался торкнуться в калитку. Но и она тоже не открывалась. Она, выкрашенная зеленой краской и покрытая тонким слоем наледи, казалась изумрудной и сверкала при свете уличного фонаря. Вокруг было тихо и снежно.

Лежа на столе в родильном отделении провинциальной больницы и корчась от боли, я пребывала в твердой уверенности, что попала в настоящий ад. Алик сказал, что нельзя быть такой откровенной, нельзя открывать душу кому бы то ни было, но мне почему-то думается, что каждая женщина, испытывая родильные муки, в глубине души уже и не хочет ребенка: она, дикой болью истерзанная, злится на всех своих близких, кто бросил ее в самую тяжелую минуту жизни, кого нет с нею рядом, и мечтает лишь о том, чтобы все поскорее закончилось, чтобы прекратилась наконец эта боль…

Ребенок Федора родился в три часа ночи. Все было кончено. В отделении стало очень тихо. Исчезла спокойная, улыбающаяся сестра Аниса, удалился не менее спокойный, холеный, с аккуратной профессорской бородкой доктор, куда-то унесли моего малыша, и я в одиночестве лежала на холодном родильном столе, продолжая сжимать руками его жесткие ручки, словно ждала еще одних родов. Зубы мои были стиснуты. Закрыв глаза, я видела повторявшиеся кадры созданного моим воображением видеоролика: Григорий, почти не целясь, стреляет в Федора. На нем, как описал мне Алик, знакомая мне куртка и зеленая с белым орнаментом вязаная лыжная шапка с прорезями. Из-под шапки выбиваются его светлые кудри. Кудри, которыми я так любила играть, зацелованные мною кудри…

Разве мог кто-нибудь знать, что я все это время, пока жила одна, не переставая ждать Федора? Надеялась – он одумается, разыщет меня, и я расскажу ему о том, что жду от него ребенка, и он поселится вместе со мной, найдет где-нибудь поблизости работу, и мы заживем вместе… Я даже купила ему две рубашки и свитер в райцентре, случайно, просто увидела две красивые клетчатые рубашки – и купила… Глупо, конечно, но мне так хотелось, чтобы он вернулся, чтобы мы были вместе!

И в то же самое время где-то в глубине души я скучала по Григорию. Сколько раз я представляла себе, что должен был он испытывать после всего того, что с ним случилось. Конечно, ему трудно будет понять меня, ведь он-то наверняка не подозревал о существовании в моей жизни другого мужчины и в моем отъезде винил только себя, исключительно себя.

Я не успела расспросить Алика о самом главном – знает ли Гриша, кого он застрелил в тот роковой день? И если да, то когда он об этом узнал? И действительно ли, зная о том, кого убил его отец, Алик мог допустить, чтобы тело его лучшего друга зарыли в лесу, как труп бродячей собаки?

Получалось, что в нашей истории не было положительного героя. Ни одного. Со мной все ясно – я предательница, изменщица. А Федор? Он же согласился за деньги соблазнить меня! Так что он тоже переступил грань. Отрицательный герой… Алик? Это он все придумал и подстроил. Значит, он – тем более! Григорий? Вот разве что Гриша… Может, он и считает себя убийцей, но мы-то с Аликом уверены, что это не так – он выстрелил, спасая свою жизнь…

…Открывая изредка глаза, я видела высокий белый потолок с оранжевыми разводами – ржавыми следами протекающей крыши. И понимала, что теперь уж точно осталась на всем белом свете совершенно одна. Если и был у меня когда-то по-настоящему близкий человек, который когда-нибудь, возможно, и принял бы меня с ребенком, так это Федор. Но он погиб…

И тут мысли мои завертелись в другую сторону. До меня вдруг начало доходить, что именно Федор и оказался тем человеком из близкого круга общения моего мужа, который знал о существовании денег и у которого были ключи от нашей квартиры. Получалось, что ограбление было тщательно им спланировано! Ведь он, готовясь к своей операции, даже прорези сделал в шапке, словно четко понимал, что в случае, если что-нибудь сорвется и в квартиру вернется кто-нибудь из нас – я, Алик или Гриша, – мы его не узнаем! Значит, он все-таки надеялся, что его никто из нас не увидит. И расчет его был, по сути, правильным. Если бы у Гриши случайно не заболело горло, он отправился бы в свой институт на работу. И не вызвал бы домой Алика. Да и я, если бы не узнала от медицинской сестры в больнице, что беременна, вернулась бы домой только через несколько дней. Уж точно – я не сбежала бы! Обо всем этом мог знать только Федор. И ведь мы пытались вычислить человека, подходившего под все эти параметры, анализировали личности всех, кто знал о деньгах и мог сделать копии с наших ключей. И ни у одного из нас – ни у меня, ни у Алика, ни у Гриши – ни разу не возникли подозрения в отношении Федора. Федор всегда был для нас своим человеком – лучшим другом Алика.

Что же получается? Что он, оставшись – из-за меня – без денег и потеряв, по сути, свою квартиру, узнав, что в сейфе находится крупная сумма, решил вернуть все потраченные на меня деньги таким изуверским способом?! Решил ограбить всех нас? И это после того, как он, казалось бы, искренне радовался предстоящей покупке загородного дома?! Мы же с ним были так счастливы, строили планы, мечтали… Да мы с ним даже ездили туда и прогуливались вокруг этого дома, восхищались его уединенностью, мы были на седьмом небе от счастья! Конечно, и моей вины было предостаточно, ведь в том, что я придумала, тоже заключалась изрядная доля цинизма – мы же планировали и дальше обманывать Григория, превратив купленный на его деньги дом в наше любовное гнездо, но все равно это было куда более невинно, нежели то, что совершил по отношению ко всем нам Федор.

Мало того что он решился нас ограбить, так еще и прихватил с собой пистолет! Я же отлично помнила, как Гриша рассказывал, что в руках у грабителя был пистолет… Хотя не в пистолете, конечно, дело. Он растоптал наши чувства. Он превратил меня, по сути, в свою сообщницу, наводчицу, и это было отвратительно!