Когда возвращается радуга. Книга 1 - Вероника Горбачева

Надо же, Кекем не подвела…

Нуха-ханум вдруг помрачнела.

А ведь та ещё ничего не знает о матери. Слишком всё быстро случилось… Надо бы проследить, чтобы девы помалкивали, даже если кто и знает. Она сама скажет Кекем, что сегодня с утра Мэгги-северянку с грудной жабой увезли в городскую больницу, согласно неписаному правилу, установленному валиде: больных в Серале не держать! Хоть и безродная рабыня, а всё же она Кекем мать, плохо, что они расстались, не попрощались… Но, даст Аллах, может, рабыня ещё выживет.

* * *

Договор «О мире, дружбе и торговле» между Османской империей и Франкией был, наконец, заключён.

Отныне Франкия имела постоянного, а не временного посланника в Константинополе и своего консула в Александрии. Подданным султана во Франкии и подданным короля на территории Османского государства гарантировалось право свободно разъезжать по стране, покупать, продавать и обменивать товары под охраной местных властей на начале равноправности. Возможные тяжбы между франками в Османской империи подлежали разбору франкскими консулами или посланниками; в случае тяжбы между турком и франком своего соотечественника защищал консул.

Оговаривались новые правила торговли, установления минимальных ввозных и вывозных пошлин, льготы, поощрения, привлечения…

Но главное — на Восток пролегла широкая столбовая дрога Лионскому бархату и шёлку, парче, цветному стеклу, эмали и фаянсу, парфюмерии и драгоценным изделиям ювелиров. Невиданный ранее рынок сбыта был открыт. Кроме того, обговаривались будущие торговые пути в Египет и Сирию. Но в договоре предусматривался обмен не только товарными ценностями. Светила восточной медицины вскоре отправятся в лучшие университеты Лютеции, Нанта и Эстре для чтения лекций и обмена полезнейшим опытом, таким, как прививание оспы, бича Европы, нещадно выкашивающего население; в свою очередь, Франкия пришлёт в Константинополь лучших алхимиков, математиков и астрономов для щедрого дележа своими достижениями.

Поэты и литераторы затачивали перья, художники и ваятели перебирали кисти и резцы… Два светоча культуры Востока и Запада готовились к совместном горению в священном огне наук и искусств.

Жаждал Хромец славы Просветителя, ох, как жаждал…

И вот, наконец, просохли чернила на подписанном пергаменте, остыл сургуч на подтверждающих печатях. Миссия, которую возложили на послов государи Франкии и одной из крупнейших её провинций, была выполнена.

В абсолютной тишине, в духоте особых тайных комнат, примыкающих к Дивану, писцы трудились над копиями драгоценнейшего документа, дабы, заверенные высочайшими подписями, они разлетелись бы по крупнейшим городам Османской империи и Франкского королевства. Ни одна запятая, ни один росчерк не должны были претерпеть изменений. Плотно зарешеченные окна протокольных почти не пропускали воздух, и несчастные писарчуки изнемогали от жары, но трудились, не жалея перьев и спин, ибо хорошо помнили, кому служат, и какова награда за усердие или кара при единственной помарке либо капле пота на пергаменте.

В это же время Его Султанское величество наслаждался заслуженным покоем, прохладой легчайшего вечернего бриза, изумительным видом на Босфор и приятным разговором с умным собеседником. Что ещё нужно государственному мужу, славно исполнившему долг перед собственной страной и своей совестью? Разве что общество небесных гурий, но… всему своё время. Пока довольно тех красавиц, что вытанцовывали, плавно покачивая бёдрами, на паласах, специально брошенных для них поверх мраморных плит Белой Террасы ТопКапы, блестящей от воды после благодатного тёплого ливня.

Конечно, это было неслыханно — пригласить гяура в самый потаённый и приватный уголок дворца, куда доселе не ступала нога неверных. Но… Великий Хромец уже не в первый раз ломал традиции, устоявшиеся веками. Впрочем, делал он это не нахраписто, а постепенно, как можно мягче, дабы не будоражить осиные гнёзда закостеневших во мшистых догмах ортодоксов. Рубить головы лишь за то, что кто-то осудит попирание норм — нецивилизованно, это же не государственное преступление, а всего лишь несогласие… Впрочем, последнее всё же могло быть приравнено к закону об оскорблении Его Султанского Величества, поэтому Тамерлан предпочитал… не провоцировать. В последние несколько лет он стал не то, чтобы снисходительней, но гибче. Закалённый в боях, не отягощающий совесть лишними муками, не страдающий ночными кошмарами с воплями замученных жертв, он прекрасно понимал смысл поговорки о том, что труп врага хорошо пахнет. Но, заняв вожделенный трон Империи, сделал вывод, что широкая мраморная скамья под седалищем, даже будь она устлана царскими коврами — ещё не вершина Цели. Искандер Македонский, кумир его юношеских лет, был, конечно, великим полководцем, но не императором, нет, ибо, собрав под своей дланью огромное государство, не смог обеспечить его стабильности. Империя Македонского распалась тотчас после его смерти. Впрочем, чего ожидать от юнца, неудержимо рвущегося вперёд и не думающего над практичными вещами… Он не смог уберечь ни жён, ни сыновей, а в результате его наследство расползлось по клочкам, растащенным удачливыми друзьями и недругами.

Тамерлан был не из таковых.

Тактику и стратегию боёв Искандера он одобрял, кое-что взял на вооружение, подправив, а вот как государю — вынес ему жестокий вердикт: непригоден. Мало завоевать — нужно сохранить. Мало сохранить — надо приумножить.

И передать из рук в руки достойному преемнику. Лучше всего — плоти от плоти своей.

А для сохранения и приумножения империи необходим, как ни странно, мир с собственным народом. Баязеда, его племянника, этот народ отчего-то любил. Визири снисходительно объясняли, что за доброту и милосердие, хотя сам Хромец скептически поджимал губы, считая мягкость правления следствием бесхребетности правителя. Император должен быть сильным! Хотя иногда может позволить себе разбрасывать милости и зрелища: толпа это любит и тотчас забывает свой недавнишний ропот от очередных жёстких нововведений.

Именно потому приходилось держать в уме, что традиции, конечно, нуждаются в подправках, но относительно безболезненных. Оттого-то Великий Султан не стал приглашать на отдых после переговоров всю делегацию франков, в полном составе, а избрал лишь единственного её представителя; и не консула, не слишком популярного в Константинополе из-за чересчур гордого — и даже, по мнению обывателей, заносчивого характера. Нет, по вполне разумной причине он выбрал своим собеседником на нынешний вечер того самого франка, что наилучшим образом владел османским языком. К тому же, именно Августу Бомарше надлежало в скором времени занять должность консула в Александрии, а приватная беседа с Тамерланом помогла бы ему упрочить свои позиции среди тамошних правоверных. В полупокорной столице Египта до сих пор неохотно встречали европейцев, а султану хотелось внедрить туда своего франка, чтобы время от времени видеть политическую ситуацию в стране-сателлите глазами просвещённого галла, а не только подпевал.

Приватная встреча с одним из представителей дружественного государства была уже не первой в истории дипломатии тирана-просветителя. Весь Константинополь знал о пристрастии Солнцеликого к рассказам из первых уст о жизни в сопредельных и отдалённых державах. Но сегодня впервые Босфорский пролив открылся европейцу отсюда, с мраморной террасы третьего двора ТопКапы…