Когда возвращается радуга. Книга 1 - Вероника Горбачева

Пока султан смеялся, вытирая краешком льняного полотенца слезу, набежавшую на живой глаз, Огюст припоминал со скорбью и невольной жалостью в сердце тучную Адель де Бюи, невесту Жоффруа. Дочь маршала де Бюи, девицу лет двадцати семи, перестарка даже по меркам лютецкого двора, где девушки не особо торопились связать себя замужеством. К сожалению, Адель, умнейшая и образованнейшая барышня, добрая, впечатлительная и впечатляющая, помимо чрезмерной и нездоровой полноты телесной имела ещё один недостаток: пылала к жениху исключительно материнскими чувствами. И настолько успела донять заботой и вниманием, что сюда, в Константинополь, он напросился сам, лишь бы заполучить отсрочку перед уже сговоренной родителями свадьбой.

Но нежную Захиру он брал с собой, и только с собой, не соглашаясь оставить здесь!

«Она ведь тоже нормандка, родом из какой-то деревушки. Хочет вернуться домой, и разве это грех — ей помочь? Благое дело, долг каждого христианина. Куплю ей приличный дом, понадобится — найду старика-мужа, чтобы охранял вместо ночного сторожа, а сам… буду наезжать, отдыхать душой после удушающих объятий Адели. Пойми, друг, не могу я оскорбить отказом и невесту, и родителей. Они добрые хорошие люди, искренне меня любящие. Но и Захиру бросить не могу. Мне всех их жалко».

Огюст подозревал, что со своей извечной жалостью и необъятным любвеобильным сердцем его друг наживёт ещё неприятностей. Но ведь султану об этом знать незачем?

— Филипп де Камилле…

Вот тут он задумался не на шутку. Чем даже озаботил своего собеседника. Встряхнулся, возвращая себя к действительности.

— Тут печальная история, сир. Пять лет назад он потерял невесту. Нет, девушка не погибла, просто предпочла его другому. Вернее сказать, её родные предпочли, хоть и знатностью, и богатством новый жених не мог с ним потягаться. Но вот прорваться к сердцу его невесты успел первым…

И не только к сердцу, но и к телу. Потому и пришлось родителям спешно расторгать одну помолвку и объявлять о другой, а затем, едва выждав три недели между обручением и венчанием, сыграть свадьбу, во время которой живот невесты торчал выше носа. Скажись новобрачная опечалена данным обстоятельством — её можно было бы понять и простить, но она светилась счастьем и распиналась всем гостям о том, как ждёт этого младенца, бесстыдница.

Правда, она потом рано овдовела. Говорят, муж её поколачивал, но это не помешало бойкой вдовушке, едва дотерпев до завершения годичного траура, возжаждать прелестей нового брака и выскочить замуж вновь.

Естественно, не за Филиппа.

Третьего её замужества он дожидаться не стал, покинув страну с разбитым сердцем и полностью посвятив себя службе отечеству издалека.

— Он весьма достойный человек, государь, — добавил Бомарше. — Только замкнут, и теперь полностью погружён в мир книг, да ещё своё любимое оружейное дело. Невинная девушка, которую он увидел вчера, чем-то затронула его сердце. Надеюсь, она сумеет излечить его скорбь и вернуть к радостям жизни.

О том, что Филипп де Камилле во всеуслышание обещал отвезти Ильхам на родину и разыскать её родителей, тоже лучше было не упоминать. Султан не одобрил бы фактический отказ от своего дара…

Ох, и пришлось в этот вечер бывшему писарю покрутиться! Аки ужу на сковороде. Одно можно было с уверенностью сказать: сегодня он сдал важнейший экзамен в своей, уже не такой и короткой, жизни. А заодно понял, что, на самом-то деле, правдовидческое Око султана провести, конечно, можно, но только не изворачиваясь и не прибегая к хитростям. Это не выход. Нужно просто сказать именно ту часть правды, которую собеседник ожидает услышать.

И не злоупотреблять высшим доверием. Ибо… душевная беседа беседой, а настроение у монархов — как летний ветерок, имеет свойство оборачиваться шквалом, несущим разрушения. Ты ходишь по острию ножа, Бомарше, не раз говаривал он себе. Не забывай же, что султанская дружба недолговечна, будь предельно аккуратен, не похорони себя неосторожным словом…

На Константинополь опустилась ночь. Горели и переливались в водах пролива отражения фонарей на набережных и сигнальных огней на кораблях, дрожала полная луна; чуть дальше, где вода темнела, драгоценными искрами рассыпались созвездия. Султан с неохотой поднялся.

— Я утомил тебя, мой новый друг. Тут есть и твоя вина: ты оказался хорошим рассказчиком. Ступай же спокойно. Пусть ничто не мешает тебе исполнять долг перед своим государем и герцогом. Я распоряжусь, чтобы твою избранницу поселили в отдельные покои. Она будет жить, как принцесса, дожидаясь, когда ты увезёшь её в свою страну, служить герцогине. Да, не забудь же написать Суммиру, что не только я его жду. Его ждёт Османия. Так и передай.

И лично, в очередной раз оказал неслыханную честь, проводив франкского посла до ворот Третьего двора ТопКапы.

Перед ними и за их спинами торжественно шествовали разодетые в парадные одежды пажи. Замыкающий нёс на атласной подушке шкатулку красного дерева. Остановившись у ворот — за ворота провожали лишь лиц королевской крови — Тамерлан поманил отрока пальцем.

Тот, подбежав, приоткрыл резную крышку, украшенную крупным изумрудом. Сама по себе, такая шкатулка стоила целое состояние.

В лучах факелов замерцал перламутром тонкий изящный браслет, украшенный розовым жемчугом.

— Твоей несравненной супруге, да продлит Аллах годы жизни её и твои, да пошлёт он вам ещё множество наследников во украшение дома и утешение благородной старости.

Бомарше почтительно и с благодарностью наклонил голову.

— Будет ли с моей стороны дерзостью пожелать Великому Тамерлану того же? Цветник Его Султанского Величества столь хорош — а я сужу по пятерым прелестным бутонам, что узрел собственными глазами, — что невольно хочется пожелать благоденствия и процветания каждой проклюнувшейся у этих роз почке, да не утомится их прилежный садовник!

— Дерзость, да, — с удовольствием отвечал Повелитель. — Но сегодня она простительна.

Франкский посол в сопровождении четверых пажей удалился к поджидающей его карете, Хромец же, и впрямь припадая на подрезанную когда-то в сухожилии ногу, не торопясь, повернул к входу в Сераль.

— Нуху-ханум ко мне, — бросил склонившимся пред ним длиннокосым стражам в высоких шапках. — Тайно. Чтобы никто не видел и не слышал.

В эту ночь прекрасная огненнокудрая фаворитка Гюнез так и не дождалась вызова к Повелителю.

* * *

— Махмуд-бек…

Пожилой евнух неслышно, как тень, проскользнул в покои капа-агасы.

— Ну? — вскинулся тот. — Что? Как?

— Он вызывал к себе Нуху-хатун. Тайно.

— Нуху? Минуя меня?

Щеки высокоумного скопца посерели. Неслыханно. Немыслимо. Тамерлан, привыкший держать даже в гареме дисциплину не менее жёсткую, чем в армии, никогда не поступался субординацией. Все распоряжения, касающиеся порядка в Серале, каких-то праздников, мероприятий, приказы Старшей смотрительнице и наставницам — передавались только через Главного евнуха. Обратная связь была через него же, и горе тому, кто из ранга ниже посмеет обратиться к Величайшему напрямую! Самое малое, что его ждёт — порка.