Лес видений - Павлина Морозова

Немила перевела дыхание, требовательно сложила руки на груди, раздула ноздри.

– Так то домовой, наверное, с тобой шутит, – пожала плечами Яга, но Немила не собиралась верить ни единому слову.

– Никакой то не домовой! И я с этого места не сойду, пока не узна́ю, какая такая сила со мной шутит. И ты тоже не сойдёшь.

– Так-таки и не сойду? – Яга почесала нос и насмешливо пожала плечами. – Ладно, твоя взяла. Подойди поближе, научу, что надо делать.

После Ягиного наставления Немила вернулась в избу. Сначала она осторожно заглянула в щёлочку, потом как ни в чём не бывало распахнула дверь и, стараясь не вызывать подозрений, подошла к люльке.

– Ой вы милые мои, ой вы хорошие, – сюсюкала она, а у самой на сердце – камень.

Детишки вроде бы спали. Радость спала с открытым ртом и улыбалась во сне, а Грусть посасывала сразу несколько пальчиков. Чудо, а не дети, и никакие не богатырши, совсем крохи, каждая уместится на сгибе локтя.

Какую же тайну они скрывают?

Немила прошла в угол избы, забралась на печку, будто бы ненароком засунула руку под подушку и нащупала зеркало. Затем она нарочито широко зевнула, стрельнула глазами в сторону люльки и резко повернулась на другой бок, к стенке. И приготовилась ждать.

В комнате не раздавалось ни единого шороха, и всё же она не могла отделаться от ощущения, что за её спиной творится какое-то безобразие.

«Чуют любой подвох», – припомнила она слова Яги и закрыла глаза, пытаясь отвлечь мысли и успокоиться. Но в такой серьёзный момент на ум, как водится, ничего отвлекающего не шло, одни кошмары лезли. В последнее время от кошмаров ни днём, ни ночью покоя не было, хотя какой тут день, какая ночь? Всё одно – затянувшиеся сумерки, и не понять никак, сколько времени минуло с тех пор, как сорвала она тот злополучный цветок у Ежевики… Яга говорит – февраль сейчас царствует, да как тут поверишь, когда кажется, будто уж целая жизнь минула?

Лица сестёр уже почти забылись, ощущение батенькиных объятий припоминалось с трудом… Только лик Иванов царственный никуда не делся из головы, засел там прочно, что репа на огороде у одного крестьянина из соседней деревни, любителя хвастать и преувеличивать. Хохотали над этой историей все, кто её когда-либо слышал. Нет, ну надо же, выросла репа размером со взрослую лошадь! И целой семьёй её тянули-тянули, потягивали-потягивали, и никак вытянуть не могли!

Вспомнив эту историю, Немила вслух хохотнула – смешно же! – но потом снова приуныла: получается, и она тянет-потянет, а никак Ивана из своего сердца не вытянет.

Да, скорее всего, Иван её и помнить не помнит, а она его – знать не знает, потому как имела дела не с царевичем, а с его порченой стороной. Но как говорят: влюбиться в лик – уже полдела!

А то, что она не одна была у него, так это можно понять и простить. Жаль, конечно, что та бедняжка померла, а с другой стороны, чему быть тому не миновать. Значит, так должно было случиться и ничего не попишешь. И как бы Немила стала несчастна, если бы та, другая, живой добралась до Ягиного двора и сейчас ходила бы, такая важная, и говорила бы: «Я Ивану первая детей родила, значит, я у него буду женой».

А если Ворон, да не допустят этого Матушка с Батюшкой, найдёт ещё одну такую же, от порчи Ивановой пострадавшую? И что, если та окажется милее сердцу царевича?..

Тьфу! Подумать страшно! Вот и отвлеклась, называется, в итоге накрутила себя – хуже некуда! Да так накрутила, что и о детишках забыла!

Лёжа на левом боку, Немила правой нащупала под подушкой зеркальце, вынула его, переменила руки, осторожно высунула округлый серебристый край из-за плеча.

Зеркальце было прекрасно отполировано, ровненькое, гладенькое, а потому, невзирая даже на постоянный полумрак, Немила отчётливо разглядела плетёную люльку, свою лавку, обеденный стол, и…

Двух пренеприятнейшего вида человечков, сильно смахивающих на пудовых свинок – таких же жирных и розовых, с наливными грудями, свисающими примерно до середины складчатых пузиков, с волосатыми промежностями, которые те демонстрировали без малейшего стыда, широко расставив свои неестественно короткие ноги, с пухлыми младенческими щеками и такими же пухлыми ртами, изогнутыми в совсем не детских хитрых и скользких улыбочках. Свинячьи узкие глазки хитро переглянулись, а потом, как по волшебству, на столе внезапно оказалась корзинка яиц, которые Немила и Яга собирали в течение нескольких дней, и крынка сдоенного буквально этим утром молока.

С немым ужасом Немила проследила, как один из младенческих ртов широченно распахнулся, вливая в себя молоко прямо из крынки, тогда как другой человечек с до омерзения довольным видом продырявливал скорлупу невесть откуда взявшимся шилом, после чего с заметным усилием принялся засасывать содержимое, втягивая щёки так, что на них образовывались ямочки.

При всём этом двое чувствовали себя не гостями и не ворами, а явно вели себя как дома – оба, или, точнее, обе, если судить по тому месту, что у них между ног, сидели вольготно развалившись, одна полулёжа на лавке, другая на столе, и нагло болтали в воздухе ножками.

Какое безобразие! Какая наглость!

Онемев от потрясения, Немила некоторое время без движения лежала на месте, бездумно пялясь в зеркальную поверхность и отмечая про себя детали происходящего. А потом до неё дошло.

Это же они и были, её дети!

Зеркальце выпало из ослабевшей руки, в гробовой тишине раздался тяжёлый вздох разочарованной матери. Грудь Немилы сжала безысходность, и с громким всхлипом «почему?» она развернулась спиной к стене, лицом к комнате.

– Я вас раскрыла! – громко крикнула она, увидев, что стол и лавка опустели.

Ровно в этот миг из люльки донеслось угуканье. Немила подкралась к люльке, но ничего нового не заметила. Дети лежали в тех же самых позах, что и ранее, разве что Грусть перестала кривить ротик.

Не в силах перебороть свои чувства – отвращение, любовь, страх – Немила отошла от люльки и заглянула в корзинку с урожаем от курочки.

На первый взгляд – яйца как яйца, и даже дырочек не заметно, если не приглядишься.

Но она повертела в руках каждое из них, каждое, и все, совершенно все яйца, оказались пусты изнутри. От них остались одни лишь скорлупки.

В крынку заглядывать не стала, ибо и без того догадалась, что та тоже была полностью опустошена.

Проковыляв мимо люльки и стараясь даже не глядеть в сторону детей, Немила выскочила на улицу и на заплетающихся ногах побежала в сторону Яги.

Двор, как уже упоминалось, выглядел гораздо лучше – ровнёхонький, сухой, ноги не проваливались в землю, а пружинили от неё. В два шага Немила оказалась рядом со старухой.

– А-а, значит, узнала правду, – понимающе протянула Яга, когда та беспомощно остановилась рядом, не в силах вымолвить ни слова. – Но молчи, не говори того, о чём потом пожалеешь.