Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля - Олег Шишкин

Однако по разным причинам отъезд на Кубу откладывался. Главной было отсутствие ассистента. В качестве такового профессор видел собственного сына. О нем ученый уведомил высокие инстанции в Кремле.

«Мой отъезд на Кубу я связывал с приездом сына (Иванов Илья, студент 4-го курса физико-математического факультета 1-го МГУ), на которого я рассчитывал как на своего ближайшего помощника, о чем я уже писал Вам раньше»1, — сообщал ученый высокому советскому начальству.

Позднее профессор более обстоятельно объяснил причину появления в экспедиции своего родственника: «Предвидя значительные траты, связанные с новым положением дел, а также с необходимостью более продолжительного пребывания в Африке, чем это было предусмотрено сметой, я решил обойтись без платных сотрудников. В качестве помощника бесплатного я решил выписать к себе своего сына, студента 4-го курса физмата 1-го МГУ, с ведома и согласия Комиссии по содействию работам Академии наук СССР, и с разрешения министерства колоний Франции, полученного при содействии Пастеровского института»2.

Одной из важных причин присутствия сына Иванов считал существенную экономию средств, которые расходовались бы в том случае, если бы нужно было иметь еще одного платного лаборанта. Но русский эмигрант, журналист Ткачев позднее подозревал, что миссия сына будет заключаться в том, что он будет иметь самое непосредственное отношение к экспериментам по оплодотворению шимпанзе. Об этом он сообщал читателям газеты «Русское время», выходившей в Париже.

По небольшой смете, отправленной в Кремль, мы имеем сегодня возможность узнать последовательность маршрута путешествия, предполагавшегося на первом этапе экспериментов. Касаясь затрат с переездом через Атлантику Иванов писал: «Оплата поездки двух лиц (заведующего и лаборанта) из Конакри на Кубу и обратно в Конакри: из Конакри в Париж и Москву — $1200»3.

На Кубу с надеждой смотрели и господа Кальметт и Ру. Они считали своим долгом помочь в сенсационном эксперименте. Для того чтобы быть абсолютно уверенными в успехе будущей гаванской эпопеи, 14 августа 1926 года французские ангелы-хранители профессора Иванова направили мадам Абреу очередное письмо.

«Мадам!

Профессор Иванов оповестил нас о Вашем любезном согласии принять его и предоставить в его распоряжение в целях научного изучения процессов гибридизации Ваш всемирно известный обезьянник. Эти исследования нашего коллеги представляют большой научный интерес, и мы прилагаем всемерные усилия для того, чтобы облегчить ему его задачу. Сначала мы хотели предоставить ему возможность для работы в нашем центре по разведению шимпанзе в Киндии (Французская Гвинея). К сожалению, из-за отсутствия необходимых средств центр не может предоставить ни надлежащего жилья, ни необходимого оборудования.

Мы убеждены, что благодаря Вам профессор Иванов сможет осуществлять необходимые исследования в лучших условиях, и, как следствие, обезьяны, предоставленные ему, не понесут никакого ущерба и избегнут каких бы то ни было страданий. Мы позволяем себе просить у Вас для него благожелательного приема и счастливы думать, что он вместе с Вами и благодаря Вам сможет продолжить опыты, начатые нашим знаменитым коллегой Мечниковым, во имя научного прогресса.

Примите искренние уверения в совершенном нашем почтении.

Доктор Кальметт. Доктор Ру»4.

Действительно еще в начале XX века известный русский микробиолог и эмбриолог Илья Ильич Мечников и доктор Ру прививали шимпанзе сифилис, рак, брюшной тиф и проверяли вакцину против него, заражали обезьян «детской холерой», изучали модель дифтерии. Мечникова волновали, конечно же, и вопросы антропологии, и родства человека и обезьяны. Он искал сходство в психических и анатомических проявлениях. Эмиль Ру прекрасно это знал. Он знал и о переписке русского инфекциониста и мадам Абреу. Однако представление опытов Иванова продолжением исследований Мечникова выглядело откровенной ложью. Ложью во спасение научной истины, которую предполагалось добыть любой ценой, любыми жертвами. Нобелевский лауреат Мечников ведь не собирался скрещивать своих родных и знакомых с кубинскими обезьянами. Но Ру и Кальметту было необходимо уверить мадам Абреу, что Илья Иванович Иванов продолжает дело Ильи Ильича Мечникова. Что дело одного русского, в сущности, ничем не отличается от дела другого.

Вообще же в Институте Пастера традиционно работало много выходцев из России и эмигрантов. Общение с ними профессора Иванова фиксировалось парижской агентурой ОГПУ и могло привести к серьезным подозрениям на его счет. В 1926 году лабораторией иммунитета заведовал Сергей Иванович Метальников, бывший член кадетской партии, брат другого члена кадетской партии Н.И. Метальникова, бывшего депутата Государственной думы. Оба они были явными врагами советской власти. Но это, впрочем, не мешало Сергею Ивановичу обсуждать профессиональные вопросы с коллегой Ильей Ивановичем.

Там же занимался исследованиями ученик Мечникова иммунолог и эмигрант Александр Безредка. С обоими учеными профессор Иванов дружил и долгое время состоял в переписке. Безредке он посылал специфические депеши, проникнутые верой в торжество технического прогресса в СССР: «В настоящее время можно быть спокойным за судьбу русской науки. Внимание, которое уделяется теперь вопросам восстановления исследовательской работы, основано не на индивидуальных настроениях или качествах того или другого лица, а на прочно установившемся сознании, что наука — основа технического прогресса, без которого мы обойтись не можем»5.

К советскому человеку опасность могла подкрасться в самый неожиданный момент. Казалось, у него имелись все бумаги и документы, а могущественные покровители гарантировали ему неприкосновенность. Как вдруг однажды все гарантии оказывались недействительными перед волей другого чиновника, одержимого ведомственным бешенством. Он мог испортить любую биографию и парализовать любой секретный эксперимент.

Таким наказанием для Иванова стал советский консул в Париже Отто Христианович Ауссем. Этот дипломат принадлежал к старой большевистской когорте твердокаменных марксистов. По национальности он был фламандец, но в русском революционном движении участвовал аж с 1893 года. В своих анкетах он не без гордости писал, что в партию вступил в 1898 году, когда она еще называлась РСДРП. Потом в 1906-м примкнул к Ленину и стал большевиком. Три года Ауссем был в ссылке в Вологодской губернии, затем занимался нелегальной переправкой политической литературы. В 1904 году убил человека — провокатора полиции, за что побывал на каторге. Там он встретил революцию и гражданскую войну, партизанил в Сибири и на Дальнем Востоке. В общем, человек был неробкий.

Ауссем внимательно приглядывался ко всем сотрудникам посольства и в случае чего телеграфировал в Москву о своих подозрениях насчет тех или иных работников дипломатической миссии. Даже на фоне тотальной слежки и недоверия, характерных для спецперсонала советской миссии в Париже, Отто Христианович отличался особым рвением. Любое неосторожное слово подчиненного он мог расценить как пособничество врагу, саботаж или латентное предательство. Время от времени консул выкидывал всяческие коленца, и они постоянно держали в напряжении представительство СССР на улице Гренель.