Столыпин - Аркадий Савеличев

Сам помещик, и не из малых, Столыпин летними ночами хватался за голову: вот еще напасть!..

Но тринадцать лет жизни в этом Западном крае не прошли даром. Он поскрипывал старым паркетом, думал… Что видел министр Плеве оттуда, из Петербурга?

Земство?

Земские гласные?..

Назначенные губернатором?..

Верно, назначь ты своей властью этих земских гласных – и вся недолга. Так министерской строкой и прописано было в проекте.

Ночной паркет поскрипывал под ногами губернатора. Нет, нет! Помещичьи усадьбы начинали полыхать уже и по России, а здесь будет еще хуже. Не велик город Гродно, и не так уж много интеллигентствующих болтунов, а едкое, как щелочь, словцо витало над головами: «назначенец!» С неизбежной добавкой: «губернаторский…»

Губернаторский назначенец?!

Только местного Костюшки здесь не хватало!

Тогда что – всеобщие прямые выборы?

Да, но не забудь: кто богат, тот и свят.

А богатый – кто?..

Он, поляк, ненавистник каждому, живущему в этом краю!

Вот и встанут стенка на стенку…

…поляки…

…крестьяне…

…мещане…

…учителя…

…почтари…

…аптекари…

…нищие театралы…

…возникшие недавно газетчики…

То бишь католики, православные, протестанты, иудеи, даже оставшиеся с монгольских времен магометане. Не зря же некоторые местечки, как и по России, носят явные восточные названия; например, Телеханы – «тело хана» здесь было захоронено. Вот так-то. И сюда заходили степняки.

Не захоронят ли в местечковой драчке и нынешние прожекты губернатора? Черная тень Костюшки нет-нет да и проступала на белой стене дворца; если она похоронила все благие начинания Понятовского, так чего ей стесняться перед Столыпиным?

Да! Но что предложить великомудрому петербургскому министру-полицейскому?..

Он долго не решался и самому себе высказать давно созревшую мысль. Высказалось уже под утро, когда за Неманом, шумно рвущимся здесь, в узкой городской горловине, всходило ясное, праведное солнце.

Коллегию выборщиков?..

Да!

Они-то и выберут земских гласных?..

Да!

Без всякой фанаберии шляхетской?!.

Да, да!

В таком случае в земских гласных должны быть и крестьяне, и мещане, даже евреи…

Окончательный вариант своей записки к министерскому проекту он писал уже без секретаря. Собственной правой рукой, которую поддерживал рукой левой. Вот уже сколько лет дурная пуля князя Шаховского, давно вытащенная, все-таки держала хлипкий нерв. При большом волнении не только бокал – и обычная чернильная ручка могла выпасть из руки, наставив клякс…

Но министрам отвечают чистой прописью. Старайся, старайся, служивый губернатор!

Записка вышла чистая. Но на другой день служебный пакет никак не давался. А звать секретаря не хотелось, хотя правая рука дрожала и немела…

Вдобавок он забыл, что это был час, назначенный для «беларускай мовы». А при таком школярстве – главным кто? Учителка. Ей дано было право в этот час входить без доклада в кабинет.

Заслышав за спиной шаги, он попытался отложить истерзанную облатку пакета, но учителка – она ведь зоркая.

– Петр Аркадьевич, разрешите помогу?

Что оставалось? Ему еще раньше пришлось признаться, что иногда подводит правая рука. Учителка ведь и писать на «мове» учила. Как скроешь?

Над чем он бился добрых полчаса, она в пять минут покончила. И губернской печатью, под горячий сургуч, запечатала.

– Разрешите, и адрес…

– Нет!..

На него смотрели непонимающие, широко раскрытые глаза. Он опомнился, извинительно добавил:

– Адрес должен быть написан моей рукой.

И еще извинительнее:

– Милая Алеся, сегодня занятия оставим. Я не в духе. Пше прашем вашу ручку, пани?..

Бедной белорусской дворянке, наверно, впервые в жизни целовали руку. Она выскочила в слезах.

Что-то Петербург стал слишком пристально присматриваться к губернатору Столыпину. Плеве прислал краткую, но внушительную телеграмму: «БЛАГОДАРЮ МНОГИЕ ВАШИ ПРЕДЛОЖЕНИЯ ПРИНЯТЫ». Всесильный фаворит, министр финансов Витте, сделавший карьеру еще при Александре III, уже без обиняков правительственной депешей сообщал:

«Под моим непосредственным руководством и с одобрения Его Императорского Величества, начинает работу «Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности». Честь имею предложить: 1) возглавить губернский комитет этого Особого совещания; 2) войти полноправным членом-консультантом в руководящее Бюро вышеназванного совещания.

Ваши познания о нуждах крестьянской России не оставляют сомнения, что Вы будете весьма полезны при реформировании главной хозяйственной отрасли нашей.

Надеюсь, уважаемый Петр Аркадьевич, на полное Ваше взаимопонимание и поддержку всех добрых начинаний».

Это было посерьезнее, чем предложения министра внутренних дел…

Разговаривать с Витте доводилось, но Столыпин прекрасно знал постулаты этого удивительного человека. Он железной рукой поддерживал закон от 14 декабря 1893 года, запрещавший, с некоторыми неисполнимыми оговорками, выход из крестьянской общины, в то время как нынешний губернатор и в Ковно, и здесь всячески подчеркивал будущее хуторского, по сути прусского земледелия…

Как совместить несовместимое?

Сергей Юльевич Витте попал на глаза царю, когда был простым чиновником Юго-Западной железной дороги, но настырным и дерзко бесстрашным. Как раз в разгар Балканской войны. Железную дорогу до границы выстилали шпалами как обычную мостовую; некогда было, по примеру немцев, готовить металлические шпалы. Да и зачем? Эк лесу-то в России! Сосновые, несмоленые чурбаки пластали прямо по зыбкому песку, в то время как Германия использовала крепчайший гравий. Когда было возиться с гравием российским генералам?! Быстрее, быстрее перебросить войска в Болгарию… Отец-генерал рассказывал, что эшелоны с его корпусом ехали истинно под молитву: «Сохрани и помилуй, Господи!» Опаснее, чем на турок в штыки идти: там хоть твердая земля, а здесь вагоны мотало, как телеги какие. Ржавые колеса скрежетали на ржавых, кое-как набросанных рельсах. Езда была смерти подобна!

Молодой инженер Витте, только что назначенный на эту дорогу, убавил скорости «до говновозного лошадиного шага», как ругались защитники Балкан, не получая вовремя подкреплений. Более того, он высадил на одном полустанке кавалерийский полк, как раз из корпуса генерала Столыпина, и принудил уже настоящим лошадиным шагом скакать на войну. Что, новый военный министр объявился?! Главнокомандующий?! Покойный отец смеялся: «Как его только саблями не изрубили!» Кроме драгун и гусар, дело-то приходилось иметь с великими князьями да и с самим императором, который той же дорогой добирался до Балкан. Над шумливым железнодорожником навис военно-полевой суд… но как всегда в России – пока суд да дело, Александру III вздумалось разогнаться на хлипкой дороге «на всю катушку»; тихо ездить он не любил. И тут, под Харьковом, какой-то железнодорожник задерживает царский поезд и предписывает дальше следовать «согласно установленным скоростям». А кто и что может «установить» императору?! Заслушав неподобающий шум на одной остановке, Александр III самолично вышел из своего вагона и мощным плечом растолкал свиту, окружившую настырного железнодорожника.