Столыпин - Аркадий Савеличев

– Благодарю, благодарю, господа.

Дальше было все уже понятно. Он сел обратно в карету и поехал в свою губернаторскую резиденцию. Удивляясь мелькавшим за окном кареты улицам. Брыгицкая, Бонифацкая, Бернардинская, Доминиканская, Базыльянская…

Н-да… Вроде бы одна с Москвой империя, а нет ни Православной, ни Московской улочки… Что-то нехорошо встрепенулось в душе у нового губернатора. Но подоспевший у заставы какой-то важный сопроводитель не переставал повторять:

– Ваше сиятельство, посмотрите сюда!..

Через минуту:

– Пан губернатор, обратите внимание!..

Через другую:

– Виды, виды какие открываются!..

Виды и в самом деле были прекрасные. Карета въезжала на Замковую гору. Через овраг по виадуку – узкий, истинно замковый мост. Обширный, зеленый остров. Сквозь листву лип, кленов и столетних дубов уже просвечивал широко раскинувшийся двухэтажный дворец. Крылья его, как руки, обнимали все пространство. Роскошный парадный портик гостеприимно приглашал: войдите, пан губернатор!

Это был дворец последнего польского короля Станислава Понятовского.

Странная судьба странного человека…

Молодой стольник соприсоединенной Литвы, из древнего польского рода Чарторыйских, еще в бытность государыни Елизаветы повадился на царские ковры. Разумеется, при всей льстивости и шляхетском красноречии его привлекала не стареющая Елизавета. А молодая Екатерина. Что, замужем?.. В царском окружении это не имело особого значения. Стольник не только ловко махал родовой саблей – взмах его боевой руки при поклоне был широк и завораживающ. Возле такого мужа-недотепы, как Петр Федорович, великая княгиня только званием выходила велика, а женской сущностью несчастна. Надо ли говорить, что граф Станислав Понятовский оказался в числе ее ближайших друзей, которые и привели княгиню к российской короне. Стольник уже возомнил себя у российского трона… пока только около… но ведь любовь делает чудеса? А какой поляк в чудеса не верит?!

Взойдя на российский престол, Екатерина сделала все, чтоб на соседнем польском престоле оказался ее друг Станислав. Но разгульная шляхта избирала – именно избирала! – своего короля, как какого-нибудь сельского старосту в Рязанской губернии. И пока он при этих долгих и шумных выборах, даже с российской помощью, продирался к королевской власти, то оказался гол как сокол. Все было промотано на пирах и балах. А подобает ли королю быть голым? Российская императрица, щедро одарив всех, кто помогал ее ставленнику, и его самого не забыла. Послу и ходатаю Репнину она отписала, что «по особливому своему благоволению и дружбе дарит Понятовскому на первый случай для учреждения дома 100 000 червонных». Бедный король за все благодеяния и подарки мог отправить своей благодетельнице лишь ящик трюфелей…

Что делать, польский король всегда был лишь игрушкой в руках разгульной шляхты. Немудрено, что ему хотелось быть поближе к русскому трону… если Матка Боска позволит. В счастливом двуединстве! К ужасу всех соседей… Объединение двух таких обширных государств?! По Европе поползли слухи о новоявленном женихе русской императрицы; больше того: сама императрица приедет, мол, в Варшаву, чтобы там вступить с ним в брак. Воинственная Пруссия, якобинская Франция, ханжеская Австрия, чопорная Англия – все опасались такого грозного объединения. Не опасался только Понятовский, получивший двойное королевское имя: Станислав-Август. Как же быть королю при едином имени?! Своей парижской маменьке Жоффрэн он по польскому обычаю самонадеянно писал:

«Ах, я знаю хорошо, что я должен делать!.. терпение, осторожность, мужество! И еще: терпение и осторожность! Вот мой девиз!.. – И не называя имени Екатерины, добавлял: – Там очень умны, там… Но уж очень гоняются за умом. Это металл самый дорогой, но для обработки его нужна искусная рука, руководимая добрым сердцем…»

А разве сердце у него не доброе? Рука не искусна?

Да и собственный ум, в добавление к уму российскому, не хитер, не изворотлив?..

Не слишком доверяя шляхетскому разгулу, он в стороне от Варшавы, поближе к России, и на русские же червончики строил в Гродно свой личный дворец, назвав его, разумеется, замком.

А пока он занимался достохвальным строительством, никем не управляемая Польша пережила уже два раздела – между Россией, Пруссией и Австрией – и вовсе не шутя готовилась к третьему. В который и якобинская Франция вмешалась, приняв всех польских диссидентов. Они-то и мутили воду, ратуя за возвращение утерянных провинций. Но разве прусский Фридрих мог терпеть это? Его армия вторглась во Францию… Англия своими кораблями утюжила Балтику, Черное море… Разве русская императрица могла терпеть весь кавардак?! У нее, слава богу, были фельдмаршал Румянцев-Задунайский да великий военный шутник – Александр Васильевич Суворов! Да казаки малороссийские – ого! Здравый смысл, шановные панове, здравый смысл – не так ли?.. Тоже шутить изволите?

Но когда это поляк внимал здравому смыслу…

Сбежавшие было в Париж польские диссиденты повернули обратно к Варшаве… и возвели в «генералиссимусы» – ни больше ни меньше! – мятежника Костюшку! Как же можно уступать России, да еще какому-то старому Суворову?!

А судьба Польши решалась-то именно русским оружием. Разогнав своих не слишком удачливых генералов, – не смогли, видите ли, взять арсенал и вынуждены были бежать из Варшавы, – Екатерина сказала ласково:

– Александр Васильевич, а не мешают ли нам эти шляхетские «генералиссимусы»?..

– Как велите, матушка, как велите. Наше дело солдатское, – был скромнейший ответ. – Я еще не генералиссимус, но…

– Вот именно. Льщу себя надеждой увидеть вас в сем настоящем звании.

– Надежды юношей питают и кровь девичью зажигают… Мы еще с вами, матушка, ого-го!

– Ого-го, мой Первый-Главный! Извольте подарить мне Варшаву.

– А не обидится Румянцев?..

– Ох, беда с вами! Вечно вы в ссоре, никак Европу не поделите. Ну да улажу как-нибудь. С Богом!

Хотя звание главнокомандующего носил фельдмаршал Румянцев-Задунайский – тоже один из «личных» друзей, – она без долгих слов во главе перетрусивших генералов и потерявшего голову короля Станислава-Августа поставила именно Суворова.

По примеру матушки-Екатерины Суворов тоже не стал долго рассуждать, а взял в штыки главную армию польского «генералиссимуса» Костюшко – во главе с генералом Сераковским. И поразил насмерть при монастыре Крупчице. Потом добил в окрестностях Бреста. Восемь часов бились холодным оружием! То бишь штыком!

Суворов, как всегда, писал свои донесения кратко:

«Ее Императорского Величества победоносные войска платили его, неприятеля, отчаянность… Поле покрыто убитыми телами свыше пятнадцати верст. Мы очень устали».

Как не устать, если из всей армии польского «генералиссимуса» спаслось всего пятьсот человек… Помахай-ка штыком!