Privatизерша - Макс Нарышкин

Поняв, что нужно дать ей передохнуть, что Рита переживает не лучшие дни, Артур управлялся с делами один. Вечерами он возвращался совершенно измочаленный, и тут же становился объектом чрезмерной внимательности Риты. Нет, она уже не набрасывалась на него ночами, как изголодавшаяся по любви львица. Перешагнув сорокалетний рубеж, Рита стала еще более требовательна в доказательствах любви. Это был тот период, когда женщина словно сходит с ума. Распробовав в полной мере все нюансы сексуальных отношений, умудренные жизнью женщины пышут любовью как в первые дни знакомства, но это уже любовь, видавшая виды. Любовь совершенства — сколько о ней писано в романах, но ни один из них не в силах нарисовать образ влюбленной сорокалетней женщины…

А Рита взяла и замкнулась. Словно пресытившись впечатлениями юности, исчерпав их до дна, она успокоилась и предалась тем самым целомудренным утехам, которым предаются те многие, кто любовь не испил и с этим смирился. Рита же выглядела вполне удовлетворенной.

Почувствовав перемены, Арт насторожился. Контракт с Гордоном набирал обороты, сделка гарантировала необычный даже по меркам международного договора доход, и не хватало, чтобы именно сейчас Рита и послала жизнь к чертовой матери.

Зайдя однажды вечером в комнату, где она смотрела очередную дрянь, он обнаружил ее, сидящую в кресле в слезах. На экране светилась какая-то аргентинская рожа с размазанной по этой роже тушью, и эта страшная картинка заставила Чуева дернуть плечами. Еще в больший ужас он пришел, когда заметил, что Рита тоже плачет и рот ее до отказа набит квашеной капустой. Она брала ее руками прямо из суповой тарелки, и капусты на той тарелке было еще столько, что ею можно было накормить бригаду каменщиков.

— Черт знает что происходит, — сквозь зубы зло процедил Арт, шагая в кабинет. Перемены сказались на нем не самым лучшим образом. Он перестал спать, потерял аппетит и стал несдержан. Итогом этих коллизий стало увольнение пяти сотрудников в течение пяти дней, при этом последние двое были начальниками отделов, проработавшими на текстильных предприятиях более тридцати лет. Сразу после увольнения они мгновенно устроились к конкурентам «Алгоритма», но, поскольку конкурентами они были лишь формальными, Арта это ничуть не расстроило. Его больше тревожило состояние жены. — Люди уходят, а она сидит, капусту жует…

Утром он направился к семейному психологу. Герман Маркович Страх контролировал состояние их семейных уз на протяжении последних тринадцати лет. Человеком он был кротким, и если уж связывать фамилию с фактом, то только в том контексте, что, вероятно, Герман Маркович был пуглив до чертиков. Однако на самом деле он никого не боялся и сам никого не пугал. Это был настолько равнодушный к социальным и физиологическим коллизиям человек, что глядя на него можно было подумать: «Вот он. Вот человек, которому по херу беспокойство за то, что три четверти жизни прожито и что „Нога“ арестовала счета Минфина».

Старый добрый еврей Маркович разбирался в хитросплетениях человеческих душ, как заядлый ткач. Десять лет назад ему было предложено растерять всех своих клиентов и организовать опеку лишь над семейным блоком Чуевых. Он согласился, но, как и всякий старый добрый еврей, просьбу выполнил, видимо, не до конца. Но претензий к тому, что деньги перечисляются, а договор не соблюдается, Арт не выставлял. В адрес старика невозможно было послать ни одной рекламации. Не было еще случая, чтобы он не появлялся сразу, едва в этом чувствовалась необходимость.

Еще одним тонким моментом было появление у него в кабинете Риты и Арта по раздельности. Каждый, соблюдая все правила конспирации, прибывал к старику хотя бы раз в месяц, но один. Потом они появлялись вместе, и сразу после этого то Арт, то Рита, приплачивая сверх тарифа, набивались в гости. Страх молчал, как немой, когда его спрашивали о дополнительных визитах — а Арт это подозревал, поскольку сам бывал ходок к Страху еще тот, — и был мил и чуток, когда о визитах не спрашивали. Страх умел хранить чужие тайны. Он уважал чужие тайны. Он получал деньги за хранение чужих тайн, и в то же время оставался мастером своего дела.

Говорят, что нельзя быть узким специалистом, чтобы не быть полным идиотом в широком смысле, но это к Страху, кажется, не относилось.

Через полтора часа после выхода из дома в Марьине Арт входил в подъезд дома на Мясницкой. Вопреки его распоряжению охрана все-таки преследовала его. Сев вместо джипа «Мерседес» в седан «Мерседес», начальник охраны Куртаков посчитал конспиративные мероприятия завершенными. Открыв дверь в подъезд психотерапевта, Арт повернулся и показал замершему в ожидании пятисотому «мерину» средний палец. Никто из пассажиров не отреагировал, и президент «Алгоритма» с досадой захлопнул за собой дверь.

Охрана сопровождала его везде, всегда и вопреки его же распоряжениям. Арт знал, что это проделки Риты. Она не ревновала, нет, он знал это наверняка, — она боялась, что он наломает дров. За два последних месяца Арт стал вспыльчив, принялся вдруг менять привычки. Все это прямо указывало на то, что мужчина вступил в свой самый опасный возраст — подведение итогов сорока лет прожитой жизни. В этот период мужчина наиболее уязвим. Он словно детский организм, лишенный иммунитета в период эпидемии гриппа. Риск обнищать, получить пулю или забраться на чужую бабу в этот период увеличивается вдесятеро, и Рита велела следовать за мужем по пятам. Начальник охраны и двое крепышей из его свиты не отрывались от президента «Алгоритма» более чем на пятьдесят метров. Сомнительное охранение, но все-таки оно было… Справедливости ради нужно заметить, что охрана не поверила Рите ни одной тайны мужа. А поскольку она постоянно думала не о бабе, а о пуле, отсутствие подробной информации при живом муже ее вполне устраивало.

Рита не выглядела параноидальной шизичкой. Мысли о пуле не возникали на пустом месте. Внимание к одному из самых богатых людей Москвы росло вместе с укреплением позиций «Алгоритма» на внутреннем и внешнем рынках — быстро. После заключения контракта с Гордоном Рита почувствовала, как Арт напрягся. Он говорил быстрее, чем обычно, однако прежних задорных ноток в его голосе уже не ощущалось. С ней на работе и дома разговаривал бизнесмен. Рита не знала, она не могла знать, что удачная сделка с американской компанией привнесет в их жизнь изменения, но она боялась за мужа…

Когда бы Арт ни входил в дом Страха, он всегда обращал внимание на то, какую роль отводит доктор своему внешнему виду. Его можно было посетить в обед, вечером, ночью — квартира была его рабочим местом, — и Страх всегда впускал, невидимый, говорил всегда трезвым и ясным голосом: «Минуточку!» — и словно испарялся из прихожей. Иногда Арту казалось, что дверь открывает невидимая длань Страха и что он куда более всемогущ, чем кажется на самом деле.

Отутюженные брюки, свежая сорочка, галстук без зажима и — неизменный запах, исходящий от Германа Марковича: запах хвойного мыла. Он был так отчетлив, что Арту казалось: когда-нибудь кто-то из его подпольных клиентов не выдержит и повесит на него какой-нибудь шар или на худой конец ключи от машины. Одни ключи уже повесил сам Артур — доктор ездил по столице на выбранном им же в салоне на Ленинградском «Ауди».