Анжелика в Новом Свете - Анн Голон

И он повторил несколько раз «вакия тутавеза», что значит: при одной мысли об этом меня бросает в дрожь…

— А Черное Платье, Этскон Гонси, который сейчас находится в Модезеане? Для чего он приехал сюда? Колдовать? Наводить на нас порчу? А Пиксарет, вождь патсуикетов, один из самых злейших наших врагов, у которого при входе в вигвам прибито тридцать скальпов наших братьев, — он для чего явился сюда?

— Абенаки заключили мир с англичанами и Текондерогой, — ответил Перро.

— Пиксарет этого мира не заключал. Пиксарет не похож на других абенаков. За скальп англичанина или ирокеза он нарушит любое соглашение. Он слушает только один голос, голос Черного Платья. А тот говорит им, что крещение пойдет на пользу абенакам, что бог белых поможет им одержать победу. Черное Платье имеет полную власть над ними, и Черное Платье хочет гибели ирокезов.

— Но ведь не Черное Платье командует армией. Приказ о битве отдает полковник де Ломени. А он тоже хочет мира с Текондерогой.

— Но сможет ли полковник удержать своих верных друзей, патсуикетов? Уже много дней, как они вынюхивают наши следы… На днях они даже захватили в плен Анхисеру, вождя онеидов, и пытали его чуть не до смерти. Ему удалось ускользнуть от них, и он добрался до нас. А мы забились в норы и не смеем приблизиться к твоему жилищу, которое пропахло этими койотами и шакалами. Ты устроил нам западню, Текондерога? — еще раз спросил он торжественным тоном.

Де Пейрак при посредстве Никола Перро спокойно и коротко объяснил ему, что сам был чрезвычайно озадачен вторжением французов и сейчас ждет не дождется, когда же они наконец уйдут отсюда.

Как ни странно, но слова де Пейрака, казалось, не вызвали недоверия у посланца ирокезов, они просто встревожили его. Он понял, что де Пейрак говорит правду. Но серьезность положения от этого не убавлялась.

— На том берегу нам было бы гораздо легче уйти от них. Но теперь мы не можем переправиться через реку. Слишком много людей рыщут между Катарунком и Модезеаном. Мы загнаны в лес. Ты думаешь, нам еще долго удастся скрываться от этих шакалов, идущих по нашим следам? Если это в твоих силах, помоги нам, Текондерога, перейти через Кеннебек, защити нас от этих койотов…

— Я думаю, что сумею договориться об этом с полковником де Ломени, — ответил де Пейрак. — Вы ничего предосудительного не учинили в этих краях?

— Мы пришли, чтобы повидаться с тобой.

— Потерпите два дня. Индейцы — союзники французов — уже садятся в лодки и отплывают на север. В ближайшие дни многие уедут, и вы сможете явиться в Катарунк с мирным посольством.

Тахутагет задумался, и его большое, похожее на земляной клубень, лицо сморщилось. Затем морщины разгладились, и он сказал:

— Думаю, на это можно согласиться. Ведь даже если наше предложение о перемирии будет отвергнуто, и мы не сможем переправиться через реку, по крайней мере, число наших врагов уменьшится. Ты говоришь, что племена уходят на север?

— Во всяком случае, мы прилагаем все силы, чтобы они скорее туда отправились, — ответил ему Никола Перро.

— Теперь мне остается самое трудное, — продолжал индеец. — Убедить Уттаке, вождя могавков, в необходимости заключить с тобой мир. Ты знаешь, что нужно согласие вождя каждого племени, входящего в наш союз, чтобы какое-то решение было принято. А Уттаке и слышать ничего не желает. Он говорит, что от белых можно ждать лишь предательства. Он за войну, только за войну. Он хочет броситься со своими воинами на патсуикетов, а мы тем временем напали бы на вас.

— Это безумие. Ты сам это понимаешь, Тахутагет, и Сваниссит это тоже понимает. Неужели он не может уговорить Уттаке?

— ТЫ не знаешь Уттаке, его голова крепче гранита. А кроме того, он сказал Сванисситу ужасную вещь, он сказал, что видел сон, из которого узнал, что ты, Текондерога, явишься причиной его смерти, смерти Сваниссита, верховного вождя наших племен.

— Я? — воскликнул де Пейрак, мастерски изобразив благородное негодование.

— Уж не станет ли меня обвинять в предательстве этот несчастный могавк, которого я даже не видел ни разу в жизни!

— «Как может он стать причиной моей смерти, если он желает со мной союза?» — так ответил Сваниссит вождю могавков. Но все мы очень встревожились, потому что знаем: Уттаке дружит с Духом Снов… Хотя мы знаем и другое: он — большой лгун и выдумщик, рассказывает, что слышал от алгонкинов, как твоя жена уничтожила тотем ирокезов у водопада Мокси, а это значит, что ты готовишь нам гибель.

Маленькие глазки с красными веками перебежали с де Пейрака на Анжелику. Видимо, старый Тахутагет надеялся, что белые опровергнут эти страшные обвинения Уттаке, сильно поколебавшие его собственное доверие к белому по прозвищу Человек Гром, за которого он так горячо выступал на совете.

— Разве ирокезы желают смерти моей жены? — спросил де Пейрак. — Разве Сваниссит, ты сам или кто-нибудь из ваших воинов решился бы испугать лошадь так, что, обезумев, она чуть не увлекла в пропасть мою жену вместе с ребенком? Ведь нет? А черепаха это сделала. И я не сваливаю ее вину на тебя и на всех ирокезов. Так и вы не должны обвинять мою жену в намерениях повредить вам только потому, что, спасая свою жизнь, она столкнула со своего пути черепаху.

Это хитроумное рассуждение, кажется, понравилось Тахутагету, и, видимо, повторив его несколько раз про себя, он часто закивал головой.

— Я-то всегда считал, что этот Уттаке слегка не в себе. Ненависть, которая живет в нем, сбивает его с толку. А Сваниссит мудр. Он хочет спасти будущее нашего народа и надеется, что ты поможешь ему в этом.

— И я помогу, — сказал де Пейрак, положив свою руку на руку индейца. — Возвращайся в лес и скажи Сванисситу, чтобы он доверился мне. Я потороплю с отъездом индейцев, которые расположились лагерем вокруг моего форта, и попытаюсь добиться у французов перемирия с вами и разрешения переправиться через реку. Спустя два дня мы сообщим вам, согласны ли французы принять перемирие и могут ли ваши вожди без риска появиться в Катарунке.

Чтобы быть совсем невидимым в темноте, ирокезский посол натер углем свое и без того темное лицо, отодвинул в сторону мокасином горящие угли и ловким движением проскользнул в очаг.

Все замерли, прислушиваясь, не раздадутся ли за окном крики индейцев, заметивших своего врага. Но все было тихо.

— Ну и ну! — воскликнул Перро, почесывая спутавшиеся под меховой шапкой волосы. — Ну и дела! Какой только чертовщины мы тут с вами не насмотримся!

— Если я не ошибаюсь, наш недруг Уттаке — это тот самый индеец, который был похищен французами во время одного пира, куда они его пригласили, а потом его отправили во Францию и там сослали на галеры?

— Да! Но ему удалось оттуда вернуться. Мессир де Фонтенак добился его освобождения и возвращения на родину.

— Какая глупость! — возмущенно воскликнул де Пейрак. — И как только власть имущие не поймут, что иногда за ошибки приходится расплачиваться дороже, чем за преступления. И раз уж ты дошел до того, что похищаешь гостя, которого пригласил к своему столу, и великого вождя ирокезов посылаешь рабом на галеры в Средиземное море, надо иметь мужество довести преступление до конца — сгноить его там. Неужели они были настолько наивны и не могли понять той простой истины, что он вернется на родину злейшим их врагом? Да разве сможет он когда-нибудь забыть все, что ему пришлось пережить!