Клуб «Алиби» - Франсин Мэтьюз

Спатц сосредоточился на том, чтобы зажечь спичку, не повредив пальцы.

— В той комнате не было документов.

Юрист сжал губы, когда Спатц бережно поднес пламя к сигарете, кончик «Данхилла» засветился теплым огнем, ему было совершенно безразлично.

— Я послал вас туда, чтобы вернуть себе свою собственность. Но вы слишком долго где-то пропадали, и сегодня я поехал туда сам. Русская шлюха пустила меня в комнату за скромное… вознаграждение. Я внимательно их искал.

— И ничего не нашли.

— Я хочу вернуть то, что принадлежит мне.

Моррис положил руки на стол: маленькие, беспощадные, влажные от желания. В одной руке он держал короткоствольный пистолет.

— Если вы не будете помогать мне, фон Динкладж, я буду вынужден прибегнуть к помощи друзей, — настаивал юрист. — Ваша… подруга явно не арийского происхождения. Она украсит рабочие лагеря фюрера.

— Вы теряете время. Я не видел ваших документов. Я не брал их. Я не знаю, где они находятся.

— Вы знакомы с рейхсфюрером Гиммлером? — спросил Моррис.

Спатц был спокоен. Его глаза скользнули по лицу юриста: маленькие влажные глазки, сжатые губы со злобной ухмылкой.

— А вы? — спросил он.

— Наши пути пересеклись. Я имел возможность оказать ему… некоторую услугу. Рейхсфюрер предпочитает говорить, что он передо мной в долгу. Смею надеяться, что Великий человек прислушивается к моему мнению.

— Глава СС никому ничем не обязан. Если вы считаете иначе, вы не доживете до завтра.

— Ха! Очень хорошо, фон Динкладж! Аплодирую вашей проницательности!

— Так вы потеряли бумаги Гиммлера? Неудивительно, что вы так обеспокоены. Я бы не хотел сообщать Великому человеку, как вы его зовете, такие новости.

— Я ничего не говорил ни о Гиммлере, ни о каких-либо документах, — пистолет качнулся в руке Морриса. — Ничего.

— Вам и не нужно было, — Спатц закурил сигарету. — Если бы у меня были эти бумаги, я бы продал их вам за хорошую цену. Поверьте мне. Но у меня их нет. Тогда где они?

— Все нити ведут к его подружке, — сказал Моррис в раздражении. — Я уверен.

— Почему?

— Потому что Стилвелл никогда бы их не уничтожил, и я искал уже везде. На фирме, в обеих квартирах…

Через тонкие стены доносилось пение Мемфис.

«…я ничего не знаю о голубых небесах, мистер, мое небо серо… потому что мой мужчина оставил меня…»

Спатц думал о ее теле, которое он так любил, как мягкие изгибы ее плоти могут быть уничтожены в горниле Сашенхаузена, как ее могут разорвать на части грубые руки тысячи мужчин.

— Если бы Альянс получил бумаги Гиммлера, — возразил он. — Я не дал бы вам и трех часов после того, как нацисты захватят Париж.

На это Эмери Моррису было нечего ответить. Они оба знали о жестокости Великого человека.

— Очень жаль. При таких отношениях, когда сам Гиммлер прислушивается к вашему мнению, вы могли бы многое сделать, если прийдут немцы. Вы были бы нужны. Показать лучшие бордели города, например. Однако теперь у вас есть только один выбор — бежать.

— A y вас другой выбор? — бросил Моррис.

— Я никогда не видел тех документов. Я сторонюсь Гиммлера и ему подобных, как чумы, — Спатц внимательно смотрел на него. — Конечно, я все еще могу вам помочь.

— Как?

— Вы ищете подругу Стилвелла, верно?

Моррис алчно подался вперед.

— Следуйте за телом. За трупом Стилвелла. Его или похоронят на французской земле, или отправят на родину на корабле. Подружка определенно поедет с ним. Вам нужно только позвонить в парижский морг и узнать о планах на похороны.

Юрист вскочил.

— Спасибо, фон Динкладж.

— С этого момента, друг мой, — сказал он язвительно, — вы оставите Мемфис Джонс в покое.

Человек, пивший аперитив в маленьком кафе на площади Тертр, уже давно осушил свой бокал. Он сидел на площади, служившей когда-то передним двором Бенедиктинского аббатства. Несколько веков тому назад здесь стояли орудия пыток и виселицы, а теперь это было место для греха и кофе. Инстинкт самосохранения предостерег его от того, чтобы заказать второй бокал «перно»: он не обедал, и от алкоголя в пустом желудке чувствовался дискомфорт. Бокал, как и газета, были выбраны для прикрытия, как повод пребывания одинокого человека в пустом уличном баре.

Он просмотрел военные новости, смесь бравады и слухов — «Великая французская армия с отчаянным бесстрашием противостоит немецким атакам», пропущенная правительственной цензурой в отчаянной попытке заполнить страницы газет, и вежливо отклонил предложение проститутки, словно тень скользившей по Рю Сент-Венсан.

Дверь клуба «Алиби» открылась, и оттуда вышел Эмери Моррис.

Юрист выглядел солидно: отличный, сшитый по фигуре костюм, одна рука в кармане брюк, взгляд устремлен вперед. Он быстро зашагал по тротуару, не обращая внимания на наблюдателя из кафе, который поднялся из-за стола и пересек площадь с таким расчетом, чтобы столкнуться с американцем. Только когда незнакомец поравнялся с ним, Моррис посмотрел в его сторону с невозмутимым выражением лица.

— Месье Эмери Моррис?

— Да?

— Этьен Фош. Surete National[78]. Прошу следовать за мной. У нас есть к вам вопросы касательно смерти вашего молодого коллеги, месье Филиппа Стилвелла.

На мгновение Моррис замер, словно плохо понимал значение его слов. Потом он вынул руку из кармана брюк и в упор выстрелил из пистолета в Фоша.

Пуля вошла детективу в живот. Он изумленно посмотрел на Морриса, инстинктивно потянулась к его пиджаку. Юрист. Такой маленький человек…

И револьвер выстрелил снова.

— Где мадам Блум? — спросила Салли, увидев, что Херст возвращается по коридору консульского отдела один.

— Я отправил ее домой с посольским водителем. Она очень устала, и ночью в городе ей ни за что не поймать такси. Все вышли на улицы.

— Я знаю. Я пришла сюда пешком, помните?

— Тогда я отвезу вас, — сказал он, — куда захотите. Но только не в вашу квартиру. Там небезопасно.

— Вы много на себя берете, мистер Херст, — она наклонилась и взяла чемодан. — Но мне не нужна машина. Я могу сама дойти до Латинского квартала.

— И ждать, пока убийца снова позвонит в вашу дверь? Не будьте дурочкой, Салли. Вы достаточно пострадали.