Ночной вор. Похождения в Амстердаме - Крис Юэн

У меня перехватило дыхание. Здесь, на втором этаже вроде бы обычного амстердамского дома, находилось хранилище, которым мог бы гордиться первоклассный банк. По всей длине комнаты ряд за рядом тянулись, поблескивая в свете флуоресцентных ламп, банковские депозитные ячейки числом не менее трех сотен. Изготовили их из того же металла, что и дверь, и полировка сверкала так, будто ячейки надраили и больше к ним никто и никогда не прикасался. Кроме ячеек, в комнате ничего не было, даже окна. Я повернулся к женщине, она взяла у меня ключи и повела дальше.

Где-то на середине комнаты женщина остановилась, посмотрела на иероглиф на ключах и сравнила с иероглифом одной из ячеек. Указала на нее, и я увидел три замочные скважины. Женщина вставила ключи в две из них и протянула руку за третьим ключом, которого у меня, разумеется, не было, потому что находился он в третьей статуэтке.

— У меня ключа нет. — Я показал пустые руки и пожал плечами.

Она сказала что-то на китайском, потом жестом показала, что без третьего ключа не открыть.

— Я знаю, — сказал я. — Но у меня нет третьего ключа. У вас не найдется дубликата? — И я, указав на третий замок, с надеждой посмотрел на женщину.

Она озабоченно оглянулась на сумоистов, и один из них указал на дверь, через которую мы вошли. Женщина молча кивнула, вынула ключи из замков.

— Дубликат? — повторил я. — У вас нет дубликата?

Но я только зря сотряс воздух. Женщина вернула мне ключи — лицо ее выражало презрение — и направилась к двери. Я не сразу последовал за ней, и маленькой заминки хватило, чтобы громила, который стоял ближе, положил огромную ладонь мне на плечо и подтолкнул в нужном направлении. Когда мы вышли в приемную, девушка скрылась за боковой дверью (я успел заметить кожаный диван и включенный телевизор), а сумоисты проводили меня до двери со стеклянной панелью, протянули мне сумку и стали смотреть, как я спускаюсь по лестнице. Они стояли на верхней площадке, пока я не вышел на улицу.

Обычно я утешаю себя тем, что могу вернуться в то место, откуда меня выставили, незваным гостем, но при этом я всегда трезво оцениваю свои шансы. Я понятия не имел, как обмануть сканирующее устройство, а необходимого оборудования, чтобы открыть стальную дверь иным способом, у меня не было. Не говоря уже о том, что вскрыть депозитную ячейку ой как нелегко, а попадись я в руки сумоистам за этим занятием, они порвали бы меня в клочья, как лист бумаги для оригами. Именно этим все, скорее всего, и закончилось бы, поскольку стальную дверь наверняка охраняли двадцать четыре часа в сутки. Такой подход, полагаю, устраивал специфических клиентов этого заведения.

Майкл говорил мне, что собирается покинуть Амстердам, как только я вручу ему обезьян. Дом, из которого я вышел, находился всего в пяти минутах ходьбы от Центрального вокзала, и не требовались семь пядей во лбу, чтобы догадаться, куда Майкл собирался пойти, заполучив статуэтки. Не требовались эти пяди и для того, чтобы понять, что хранилось в ячейке, но без третьего ключа алмазы оставались такими же недостижимыми, как и луна. Я застонал от разочарования и бессилия перед создавшейся ситуацией.

Мне требовался отдых, я едва держался на ногах от усталости, и было небезопасно отираться около дома, существование которого (в этом я не сомневался) не составляло тайны для Бритоголового и Дохлого. Поэтому квартира Резерфорда с каждой секундой представлялась мне все более желанной.

Жил Резерфорд на четвертом этаже старого особняка с величественным каменным фасадом. Огромные, от пола до потолка, окна гостиной выходили на Остерпарк, вдали виднелись окраины города, и я без труда представил себе Резерфорда часами любующимся открывающимся видом. Интерьер отвечал всем канонам английского традиционализма: цветочный рисунок обивки, старинная мебель, акварели. Некоторые были оригиналами и обошлись ему в кругленькую сумму. Я предположил, что деньги у него водились: купить и обставить такую квартиру на государственное жалованье невозможно.

— Дорогой мальчик! — воскликнул адвокат, когда я вошел в гостиную, и он увидел мою рану на голове. — Что с вами случилось?

— На меня напали, — ответил я. — Сообщники американца.

— Киллеры?

— Я так не думаю. Но они точно знают, как пустить в ход бейсбольную биту.

— Присядьте. — Он указал на ближайший стул. — Я что-нибудь принесу.

Через несколько минут он вернулся с пузырьком йода и ватой, закатал рукава рубашки и начал обрабатывать рану, заставляя меня морщиться от боли. Я вынужден был нюхать его подмышки, когда он упирался в меня толстым животом. Время от времени он передавал мне использованный, в крови и йоде клок ваты. Когда он закончил, ваты у меня накопилось довольно много, и Резерфорд принес корзинку для мусора, куда я ее и выбросил.

— Вы выглядите усталым, — заметил он.

— Я и чувствую себя усталым. Всю ночь не спал, хватало разных дел. Мне неловко, что я вас стеснил, Резерфорд. Наверное, я мог снять номер в отеле под чужим именем.

— И кто бы тогда обработал вам рану? Горничная? Я, кстати, думаю, что нужно наложить швы.

— Только этого мне не хватало.

— У вас есть медицинская страховка?

Я кивнул и тут же широко зевнул.

— Я постелил вам в спальне для гостей, — продолжил Резерфорд. — Можете оставаться у меня, сколько душе угодно, но вот я вскоре должен отправляться на службу. С другой стороны, — он приложил палец к губам, — могу позвонить и сказать, что немного задержусь. Определенно, могу. У вас, наверное, еще и сотрясение мозга?

— Похоже на то. Собственно, этим во многом и объясняется мое состояние. Но вы идите. А для меня сейчас главное — поспать.

— Очень хорошо. Пойдемте, я покажу вам вашу кровать. И принесу пижаму.

Пижамой Резерфорда я не воспользовался. Во-первых, она была на несколько размеров больше, чем надо, а во-вторых, при виде кровати у меня не осталось других желаний, кроме как рухнуть на нее и закрыть и без того слипающиеся глаза. И как только Резерфорд оставил меня одного, я снял обувь, лег на покрывало и мгновенно провалился в глубокий сон.

Когда я проснулся много часов спустя, голова прилипла к подушке. Должно быть, я вертелся во сне, и в какой-то момент рана на затылке вновь начала кровоточить. Кровь свернулась, приклеив волосы к подушке, так что поднять голову удалось не сразу. Но я справился. На наволочке осталось кровавое пятно, но с этим я разобрался легко: просто перевернул подушку.

Я не успел задернуть шторы перед тем, как заснул, и сейчас, к своему облегчению, увидел, что за окном еще день. Протер глаза, посмотрел на часы, которые стояли на прикроватном столике: почти три пополудни. Из-за двери не доносилось никаких звуков, из чего следовало, что Резерфорд еще на работе. Осторожно поднявшись с кровати, я кончиками пальцев ощупал затылок и решил, что могу рискнуть и принять душ.

Ванная комната по голландским меркам выглядела слишком уж вычурной, душ размещался по центру ванны, стоящей на ножках. Я разделся, встал в ванну и повернул распылитель так, чтобы горячая вода лилась на шею и плечи, а не на затылок. Намылился, с особой осторожностью касаясь груди, потом позволил воде смыть пену (здоровенный синяк растекся по груди, спускаясь на живот). Сложил руки лодочкой, набрал воды, умылся. Закончив водные процедуры, завернулся в большое махровое полотенце Резерфорда, на цыпочках добрался до своей спальни, чтобы достать из сумки смену белья. Пистолет по-прежнему лежал в сумке, среди одежды, но я к нему даже не прикоснулся. Он выполнил свое дело, позволил мне вырваться из квартиры Бритоголового. Но мое отношение к оружию нисколько не изменилось, и больше всего меня радовало то, что стрелять не пришлось. Я точно знал, что в скором времени обязательно от пистолета избавлюсь.